Гор Видал - Вице-президент Бэрр

В августе 1839 года Самюэль Свортвут, инспектор нью-йоркского порта, отплыл в Англию. Через несколько недель обнаружилось, что он украл один миллион двести пятьдесят тысяч долларов государственных денег — самая большая сумма, когда-либо похищенная американским чиновником, а возможно, и вообще американцем. Когда спадет первая волна возмущения, Сэм Свортвут, без сомнения, станет героем фольклора. А пока он подмочил репутацию бывшего президента Джексона, на которого легла ответственность за наставление Сэма на стезю, приведшую его к столь вопиющему воровству. Связанный с воровством скандал вдобавок помог кандидату вигов Уильяму Генри Гаррисону побить президента Мартина Ван Бюрена на выборах в прошлом месяце. Печально, что в итоге всей этой истории весной в Амальфи появится новый американский консул. Хотя экстравагантность Сэма произвела на меня должное впечатление, я отнюдь не пришел в восторг от того, что потерял из-за него место.

— В Нью-Йорке был большой переполох. — Сэм смотрел на облачко дыма в том месте над луной, где только что взорвалась ракета. — Всякие недоразумения по поводу… моих дел.

— Еще бы.

— Я много путешествую. Испания. Франция. Теперь вот плывем вдоль итальянского побережья, уже несколько недель. Потом направимся в Северную Африку. Говорят, в Алжире прелестно.

На террасе появилась моя жена. Сэм вскочил. Я представил их друг другу.

— Высокая честь, донна Каролина. — Сэм поцеловал ей руку.

Супруга извинилась, что не говорит по-английски; значит, она не желает говорить на этом языке, думает, что разговор будет скучный. На самом-то деле она владеет английским, немецким, французским и, разумеется, итальянским; ее отец — швейцарский барон Йост Йозеф де Тракслер, в прошлом паж при дворе последнего короля обеих Сицилий; пажом был и ее дед со стороны матери (неаполитанец испанского происхождения). Я встретил семью Тракслеров, когда меня впервые представили королю Фердинанду в Казерте. После года острых схваток со старшими членами семейства по вопросам религии и собственности (у них и того и другого вдосталь, а у меня — ни того ни другого) мы обвенчались шесть месяцев назад. В июне у нас будет ребенок.

— Хотите кофе? — Каролина говорила по-английски медленно, тщательно выговаривая слова.

— Если у вас не найдется ничего покрепче.

Каролина ушла, а Панталеоне принес Сэму бутылку бренди, тот пил его будто чай.

— Признаюсь, Чарли, я тоскую по дому. Вот уж не думал, что затоскую при такой-то красоте. — Он показал на море. Тут с неба упала звезда. Мое консульство.

— Вряд ли ты сможешь вернуться. — Мне вдруг захотелось помучить его за то зло, какое он причинил президенту Ван Бюрену, не говоря уже обо мне.

— Ну, теперь-то, когда всплыла вся история… — Он пробормотал что-то и замолк. Слава богу, хоть не лезет с «объяснениями». Затем он повернулся ко мне. — А как ты, Чарли? Когда думаешь переселиться с красоткой женой в богоизбранную страну?

— Мне кажется, она предпочитает жить в католической стране.

— А ты?

— Не знаю. — Я не собирался рассказывать Сэму, что Каролина не испытывает ни малейшего желания видеть Америку, мечтает поселиться близ Станса в Унтервальдене, в Швейцарии, где расположен замок Тракслеров. К сожалению, Швейцария слишком безмятежна, слишком романтична, на мой сегодняшний вкус. Я уже не интересуюсь розами и мавританскими арками. Я интересуюсь политической ситуацией в Неаполе (а ведь когда-то дела Таммани нисколько меня не занимали!). Я с нетерпением жду следующей революционной волны, которая так же неизбежна, как новое извержение дымящегося Везувия. А когда она накатит… что мне делать? Я выбегу на улицу и залаю. Такова моя натура. Пока Леггет превращается в прах, я превращаюсь в Леггета.

Свортвут говорил о Леггете:

— Надо отдать должное Мэтти Вану: он не помнил зла. Когда газета Леггета разорилась, Мэтти Ван назначил его посланником в Гватемалу, хотя его никто об этом не просил.

— Но Леггет всегда поддерживал президента.

— Вовсе не всегда. — Сэм подмигнул. Потом отпил изрядный глоток, и в тоне его появилась сентиментальность. — Бедняга. Так и не попал в Гватемалу.

В мае прошлого года, когда Леггет умер, я написал его вдове, и та ответила пространным письмом; к несчастью, мешок, в котором было письмо, попал в воду в заливе Салерно, и чернила расплылись. Я так и не знаю, от чего Леггет умер, хотя догадаться нетрудно.

— Ты можешь остановиться у нас, — сказал я, сообразив по огням на площади, что шествие начинается и скоро мне придется представлять мою страну.

— Нет, нет. Спасибо. Я останусь на борту. У меня подобралась отличная английская команда. Прекрасный капитан — тоже англичанин, большой любитель виста и бренди.

— Я должен приступить к своим обязанностям, — сказал я.

Сэм встал.

— Народ тут, кажется, приветливый. — Его мало интересуют иностранцы.

Каролина уже спустилась на площадь, и мы с Сэмом прошли вдвоем тысячу ступенек по пути к центральной площади. Зеленое небо соприкасалось с зеленым морем, у них были общие звезды и лунный серп.

— Что с твоей книгой о полковнике Бэрре?

— Жду, когда мистер Дэвис опубликует его биографию.

Два года назад Дэвис издал дневники полковника, и, хотя многие места он опустил, книга все равно шокировала американскую публику, и репутация полковника стала еще ужасней, чем раньше.

Свортвут промолчал. Глубоко вздохнул. Он был уже пьян.

— Он очень любил тебя, полковник, очень любил.

— А я любил его. — Не желая говорить с Сэмом о полковнике, я быстро пошел вперед и поздоровался с крестьянской семьей, которая обогнала нас, торопясь на праздник.

— Да, сэр, он любил тебя больше всех… или почти больше всех.

— Рад слышать. — Я наклонил голову и зашагал быстрее.

Свортвут старался не отставать.

— Кстати, полковник написал Мэтти Вану о тебе… со Статен-Айленда.

— Знаю.

— Просил его присмотреть за тобой. И еще просил устроить тебя на это место. — Свортвут засмеялся. — О, вся эта ситуация очень веселила полковника. Ты ведь знаешь, то, что шокировало многих, его только забавляло. «Почему бы Мэтти не позаботиться о юном Чарли? — сказал мне полковник. — В конце концов, он же его старший брат».

Я как вкопанный остановился у поворота лестницы.

— Что ты сказал?

Свортвут с трудом удерживал равновесие — его громадная фигура покачивалась в сгущающихся сумерках.

— Извини, Чарли. Я думал, ты знаешь.

— Я ничего не знал.

— Извини, — повторил Свортвут.

Мы расстались на площади.

Цветные огни усыпали деревья, они казались игрушечными. Толпа стояла так плотно, что я сумел протиснуться к подножию лестницы собора только с помощью карабинера.