Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1915 год

– Понятно, Николай Николаевич, счастливого пути и их высокоблагородию мои поклоны с возвращением.

Фон Мекк уже сидел в седле. Он склонился и подал Курашвили левую, здоровую руку.

– А вы, Василий Карлович, – напутствовал ротмистра Курашвили, – особо на аллюры не налегайте, швы свежие, не дай бог, разойдутся по дороге, – и он обратился к денщику: – Ты, голубчик, бинты на всякий случай прихватил?

– Так точно, ваше благородие, сколько дали, всё здеся, – ответил денщик и похлопал рукой по вьюку за седлом.

– Ну, тогда с богом! – сказал доктор.

Офицеры повернули коней, а Курашвили пошёл в казарму. После бессонной ночи рядом с находившимся без сознания Рейнгардтом Алексей Гивиевич с трудом держался на ногах. Он добрался до койки, разделся, лёг и не заснул.

Всё случилось неожиданно. Пять дней назад полк Вяземского, отдыхавший и пополнявшийся в Олите, получил приказ отправить готовый к боевой работе эскадрон на левый фланг гвардейских Его величества лейб-кирасир южнее городка Кальвария для разведки германских частей, появившихся на левом берегу Августовского канала, а также для соприкосновения с северным участком, то есть передовым охранением крепости Осовец. Соприкосновение должно было произойти в районе городка Сопоцкин, это 80 вёрст перехода по приличному шоссе. Назначен был 2-й эскадрон фон Мекка. Курашвили напросился с эскадроном, полковые фельдшеры намаялись на хозяйственных работах и по выведению вшей у прибывавших из маршевых эскадронов, а Курашвили, напротив, заскучал, потому что всех раненых он давно отправил в тыл.

Эскадрон выдвинулся на рассвете и на свежих лошадях к полудню преодолел больше 30 вёрст строго на юг. После короткого привала эскадрон пошёл к уже угадывавшемуся на горизонте Августовскому лесу и встретился с двумя вестовыми из Осовецкой крепости, скакавшими на север в городок Мариамполь для состыковки с гвардейскими Его величества лейб-кирасирами. Фон Мекк уточнил с ними схему местности. Оказалось, что передовое охранение крепости находится не в Сопоцкине, а южнее, в 27 верстах, и оседлало шоссе Августов – Гродно, однако сил у них было недостаточно, чтобы выслать вперёд разведку, хотя бы до правого берега Августовского канала. Кроме того, от вестовых стало известно, что прервалась телефонная связь между крепостью и Ковно и по линии связи, по проводу, в сторону Ковно из Осовца выдвинулась группа телефонистов с охранением, но утром связь с ними тоже прекратилась. Выслушав вестовых, фон Мекк решил, что эскадрон пойдёт дальше по шоссе, не углубляясь в лес, и начнёт разведку в ночь, после того как войдёт в соприкосновение с передовым крепостным отрядом, то есть с их опорного пункта. Это было логично, потому что и людям и лошадям надо будет перед ночной работой хотя бы сколько-нибудь отдохнуть. Эскадрон прибавил скорость, и в 5 часов пополудни первый взвод был окликнут северным постом опорного пункта. Намаявшись в седле, Алексей Гивиевич Курашвили успел уже не один раз пожалеть, что вызвался на эту «прогулку».

После трёхчасового отдыха эскадрон разделился на взводы, и Рейнгардт, вместе с которым пошли фон Мекк и Курашвили, стал по полям и перелескам, обходя болота, продвигаться на север в сторону Августовского канала, до которого по схеме было вёрст около восьми. Августовский канал соединял протянувшиеся с запада на восток озёра, огибая с севера обширные болота.

Лес был прорезан грунтовыми дорогами и просеками, и на пересечении очередной дороги с очередной просекой уже в сумерках обнаружились около десяти трупов. Судя по катушкам и проволоке, это и была та самая группа из крепости Осовец по восстановлению связи – она попала в засаду. Взвод начал спешиваться, и в это время застрочил германский тяжёлый пулемёт и стали хлопать винтовочные выстрелы совсем близко – взвод Рейнгардта попал в ту же самую засаду. Стали отходить, прихватив тела телефонистов, один ещё был живой, и Курашвили пытался ему помочь, и вдруг стало известно, что ранены фон Мекк в руку и Рейнгардт непонятно куда, куда-то в пах, и находится без сознания. Взвод отошёл на версту и снова спешился. Погони не было, с немцами не было кавалерии. Курашвили осмотрел Рейнгардта, германская пуля попала ему в наружную подвздошную артерию и застряла. Из-за этого кровопотеря была медленная, но само ранение крайне опасное. Сам Алексей Алексеевич Рейнгардт был без сознания, и это было хорошо, потому что, будь он в сознании, ему было бы нестерпимо больно. Он только-только спешился и в этот момент был ранен, так объяснил один из драгун.

Однако, несмотря на трагедию, цель разведки была выполнена полностью: германцы, даже если небольшими силами, стоят на южном берегу Августовского канала. И прояснилась судьба осовецкой крепостной команды по восстановлению связи.

Драгуны навязали носилки, укрепили между лошадьми, и взвод пустился в обратный путь. Курашвили знал положение дел в лазарете крепости Осовец, посоветовал Василию Карловичу, и тот принял решение идти туда.

В полночь во главе взвода фон Мекк, не пришедший в сознание Рейнгардт и Курашвили уже были в крепости, и Алексей Гивиевич, сдавая раненых, встретил там Татьяну Ивановну Сиротину. И ему показалось, что его мечта сбылась. Но ничего не произошло. Татьяна Ивановна помнила его ещё с февральской осады Осовца и относилась к нему очень хорошо, как к врачу, как к специалисту, знатоку своего дела, и только. Она же не знала, что они такие близкие московские соседи, что, скорее всего, их кухарки обсуждают своих хозяев, когда делают покупки в окрестных магазинах на Никитской или вместе оказываются на Смоленском рынке. Алексей Гивиевич страстно хотел исправить это положение, но не знал как. А казалось бы, чего проще, надо всего лишь спросить: «Уважаемая (дорогая), нет, последнее вычеркнуть… уважаемая Татьяна Ивановна, как поживают ваша матушка и мопсы?..» Тут бы пригодились имена и клички, в смысле матушки и собачек: одна собачка палевая с чёрной мордой, а другая – тоже палевая с чёрной мордой. Страшные! А мопсы всегда страшные! И как это так, думал об этом доктор Курашвили, почему чем красивее женщина, тем уродливее у неё собачки, именно что не собаки, а собачки, которые могут не защитить, а выгодно оттенить, что ли?

Он не знал ни имён, ни кличек и, осознавая, что, окажись сейчас здесь его кухарка, вопрос был бы сразу решён, но тут же приходила в голову мысль, что если бы кухарка оказалась здесь, то не потребовалось бы никаких имен, потому что Татьяна Ивановна наверняка её знает, и уж точно, что её знает матушка… и мопсы. И мопсы подняли бы лай, и все присутствующие стали бы с ними, мопсами, сюсюкать. В этом месте мысли у Курашвили разлетались, поднималась грудь, но сразу приходила и тоска.