Кэтлин Кент - Жена изменника

Не один час у нее в голове то и дело звучали обрывки песни, которую она выучила когда-то давно. Ее пела совсем уже древняя тетушка, старая дева, поселившаяся у них в доме, когда за ней потребовался уход. Там, у Алленов, в старческом безумии она и умерла. Строго говоря, тетушка эта была двоюродной бабушкой матери. Ее телесная оболочка казалась совсем призрачной, особенно когда она лежала, дрожа, под кипой стеганых одеял. Ее кости были словно рассыпаны внутри тела, ни к чему не прикреплены, как палки в мешке для отбеливания белья. Тетушка занимала небольшую кровать поблизости от очага, и всегда, когда они собирались вместе за столом или занимались каким-нибудь делом внутри дома, им было слышно ее испуганное бормотание или тихое, невнятное пение:

Перед самой смертью старуха схватила Марту за запястье и, притянув к себе, прошамкала непослушным, полуоткрытым ртом:

— Ты еще молода... бойся лжепророков, приходящих в овечьей шкуре... ибо это волки... а волки приспешники Зверя...

Когда Марта снова подняла голову, тетушка отошла в мир иной, а ее открытые глаза смотрели куда-то поверх дверной притолоки.

Вдруг Марта заметила, как по самой кромке леса, подобно воде, пробежавшей по камням, промелькнули быстрые тени, и Марта застыла неподвижно, судорожно вцепившись в подоконник. Во дворе ничего нельзя было разглядеть, кроме черных полос, чуть посветлее или чуть потемнее. Она пыталась уловить хоть что-нибудь, кроме тихого шуршания веток, царапающих крышу, но так и не заметила никакого движения по влажной земле.

Внезапно воздух прорезало отчаянное блеяние, тут же пресекшееся вспарывающим треском, какой бывает, когда с ткацкого станка срывают кусок ткани. Потом раздался глухой стук захлопывающейся дверцы, и сразу наступила мертвая тишина. Марта была уверена, что слышала блеяние овцы, но перед ней без всяких на то разумных оснований вдруг возникла ужасающая картина: любопытный и непоседливый Уильям выбрался-таки незаметно из дому. Страх отчаянно заколотился в сердце, когда она метнулась к двери и, распахнув ее, поняла, что забыла запереть дом на ночь. Споткнувшись на ступеньке, Марта вылетела во двор. Ей даже в голову не пришло, что ловушка могла захлопнуться либо слишком рано, либо слишком поздно и кровожадные хищники остались на свободе. В голове у нее была лишь одна мысль — о том, кто попался в клеть.

Подбегая к хлеву, она услышала низкий гортанный рык. Звук был совсем близко, но она ничего не видела между собой и клетью, которая в этот момент показалась ей такой же ненадежной, как плетеные кружева. До нее донеслись шум слабой борьбы и высокий свистящий звук, который мог принадлежать как ребенку, так и раненой овце, а потом опять треск раздираемой плоти. Внутри была кромешная темнота, как будто кто-то повесил черные занавеси, и она сделала еще два шага вперед, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть сквозь щели. И сразу же по ту сторону тонкой перегородки она услышала чье-то дыхание, осторожный долгий вдох и выдох, похожий на приглушенный стон, сопровождаемый энергичными чавкающими звуками.

— Отойдите, — напряженным голосом произнес Томас, появившись из темноты.

Марта услышала, как он выругался и крикнул Джону принести еще огня для ударника: запал на кремне потух.

Свет из открытого фонаря Джона теперь залил все вокруг, заполнив большую часть загона, но Марта никак не могла ни услышать, ни разглядеть волков в движущихся и распадающихся тенях, сосредоточенных в дальнем углу ловушки. Она осторожно прижалась к клети, вцепившись пальцами в грубый переплет стенки. Одним глазом заглянув внутрь, Марта скорее почувствовала, чем увидела бросившуюся на нее тяжелую, мощную массу.

В одно мгновение Марта оказалась с глазу на глаз с огромным волком. Он стоял на задних лапах, его разинутая шершавая пасть оказалась на уровне ее подбородка, а шкура желтела в колеблющемся свете фонаря. Шерсть на волчьем загривке поднялась дыбом до самых ушей, как остроконечный воротник, и, когда пар из пасти обдал ей лицо, Марта почувствовала, что другой зверь, поменьше, схватил ее за юбку и, рванув, притянул к шаткой стене загона. Она услышала громкий треск и почувствовала, что под пальцами ломаются деревянные прутья. Один из них врезался ей в щеку, поранив до крови, но, несмотря на все старания высвободиться, леденящая душу пасть, распахнутая у самых ее рук, не позволяла найти точку опоры, чтобы оторваться от клети. От ужаса Марта не могла закрыть глаз, глядевший сквозь растущую щель, и продолжала неотрывно смотреть в другой, волчий, тоже уставившийся на нее на расстоянии ладони, золотисто-красноватый и немигающий, словно покрытая ржавчиной луна. И Марта увидела, что в этом взгляде совсем нет свойственного людям желания отомстить, а есть лишь жажда вновь обрести свободу. Мир сузился до совсем небольшого расстояния между нею и волком, и это расстояние продолжало сокращаться. Она резко вдохнула, втянув вместе с воздухом капельку кровавой пены с шевелящегося волчьего языка, и почувствовала соленый вкус еще теплого тела. Ее челюсти разжались от страха и злости, открыв рот до самой глотки, и она закричала. Но тут сзади прогремел выстрел, запахло серой, и Марта уже больше ничего не слышала, кроме собственного крика. Ее подол разорвался, когда волк, что поменьше, был отброшен назад впившейся в него свинцовой пулей. Но Марта продолжала кричать в рычащую пасть стоявшего волка, как будто готова была отдать все свои вспененные внутренности — печень, селезенку, сердце — на съедение зверюге, как лакомые цукаты. Раздался второй выстрел, разодравший волчье горло. Нежная серая шея выворотилась наизнанку, и, выпустив огромный фонтан крови, зверь рухнул на землю.

Когда волк упал, Марта почувствовала, что чьи-то руки схватили ее за плечи, обняли и оттащили прочь от загона, потом развернули, начали трясти. Голова Марты свободно болталась из стороны в сторону, потому что от пережитого ужаса у нее внутри все обмякло и никаких сил больше не было. Она видела Джона, посеревшего и подавленного, глядящего на нее круглыми глазами, и свою кузину, босиком стоящую во дворе, с открытым ртом, в слезах, и обнимающую обоих детей, целых и невредимых. А ребятишки прятали лица в складках материнской ночной рубашки.

Над Мартой склонился Томас и обтер кровь с той стороны лица, где остались царапины от сломанных прутьев клети. Он поискал и нашел кровавый след волчьего когтя у нее на губе — туда могла попасть ядовитая слюна, которая, не ровен час, превратила бы ее в оборотня, и тогда Марту, как положено, приковали бы цепями к столбу, где она кричала бы и выла до конца своих дней. Томас отнес ее в дом, и там Пейшенс вымыла ей руки и лицо, а потом накрыла ее, дрожащую, стеганым одеялом.