Алексей Новиков - Последний год

Азинька сидела у тетушки Екатерины Ивановны. Даже растрогала тетку своей непривычной ласковостью. Терпеливо слушала ее рассказы. Ни о чем не спрашивала. Все ждала с замиранием сердца, что проговорится фрейлина Загряжская: был, мол, у меня барон Луи Геккерен…

Азиньке казалось, что, если дело опять дошло до дуэли, непременно бросится старый барон по испытанному пути.

Но тетушка словно забыла о существовании голландского посланника. Неужто хитрит? Да нет, где ей перехитрить племянницу! Значит, даже Геккерены еще не торопятся… Успокоенная, поднялась Александра Николаевна с кресла.

– Мне еще нужно заехать к Екатерине… – Бросила последний, испытующий взгляд на тетушку, а та и глазом не моргнула.

Азинька поехала на разведку к Геккеренам. А надо бы ей повернуть домой!

…В кабинет к Пушкину только что вошел его старый лицейский товарищ, подполковник Данзас, далекий от большого света и не очень близкий Пушкину человек. Знал, конечно, Константин Карлович Данзас, что бывший лицеист по прозвищу «Француз» стал первым поэтом России, но редко с ним встречался.

Пушкин страшно ему обрадовался.

– Прости, брат, что обеспокоил тебя своей запиской… Поверь – имею крайнюю, неотложную нужду. Единственно ты можешь оказать мне услугу, о которой едва решаюсь просить.

Через несколько минут Константин Карлович Данзас узнал историю столь неожиданную, исполненную таких коварных умыслов против Пушкина, что всех корней и подробностей ее не мог обнять прямой, но негибкий ум военного служаки.

– А теперь прости меня, Данзас, – закончил Александр Сергеевич, – что прошу у тебя услуги, которая, знаю, может вовлечь тебя во многие неприятности…

– Ты можешь располагать мною по своей воле, – – не колеблясь ответил Данзас. – Не все ли равно, где коптить небо старому холостяку! Хотя бы и в ссылке!

Пушкин крепко его обнял.

Константин Карлович служил по инженерной части, участвовал в военных походах, слыл по праву добрым, верным товарищем. Но никогда не приходилось ему участвовать в дуэльных историях. Пушкин говорит о том, что поединок должен состояться непременно сегодня, и просит немедленно ехать к секунданту противника, во французское посольство.

Стремителен становится отныне поэт. Он посылает за пистолетами. Он дает Данзасу всего один час для неотложной отлучки. Условился с ним о скорой встрече вне дома и, оставшись один, стал одеваться на выход. Теперь Александр Сергеевич будет сам считать минуты до встречи с противником. Нет больше нужды беспокоиться виконту д'Аршиаку.

Но виконт напоминает о себе новым письмом.

«Оскорбивши честь барона Геккерена, – пишет д'Аршиак, – вы обязаны дать ему удовлетворение. Вы обязаны найти своего секунданта. Речи не может быть о том, чтобы вам его доставили. Готовый со своей стороны явиться в условленное место, барон Жорж Геккерен настаивает на том, чтобы вы соблюдали узаконенные формы…»

Пушкин читает рассеянно, бегло. Ништо ему все настояния виконта д'Аршиака, когда вот-вот явится к нему славный Данзас!

Д'Аршиак считает, что пора прибегнуть к прямой угрозе, чтобы защитить честь барона Жоржа Геккерена.

«Всякое промедление, – значится в письме, – будет рассматриваться им как отказ в том удовлетворении, которое вы обещали ему дать, и как намерение оглаской этого дела помешать его окончанию…»

Вот до чего дошел изысканно вежливый виконт д'Аршиак.

Пушкин дочитывает запоздалое письмо и отбрасывает его в сторону. Скорее одеваться!

Тщательно вымылся. Оделся во все чистое. Приказал подать бекешу. Выйдя на лестницу, решил, что лучше надеть шубу. Вернулся. («Эх, не надо бы возвращаться: дурная примета!») Надел шубу и снова вышел из дома.

Был час дня. День хмурый, ветреный.

Вскоре Пушкин вместе с Данзасом был у д'Аршиака. Д'Аршиак, обмениваясь официальным рукопожатием с секундантом Пушкина, едва может скрыть свое удовлетворение. Он принудил Пушкина действовать, хотя для этого и пришлось применить крайние меры. Зато теперь снова изысканно вежлив виконт. Теперь никто не обвинит его в недопустимых затяжках. Ему по душе и выбор, сделанный Пушкиным: офицеры сведущи больше других русских в дуэльных обычаях.

Пушкин между тем обращается к Данзасу:

– Я хочу посвятить вас во все обстоятельства дела.

В сущности Данзас все уже знает. Стало быть, Пушкину важно изложить события в присутствии секунданта противной стороны. И еще одно понимает Данзас. Волею судьбы он вовлечен в дело, которое касается не только Пушкина и его семьи, не только собственной участи Данзаса как секунданта, но и всей России. Он слушает с напряженным вниманием, стараясь не упустить ни слова.

Пушкин начал с того, что он получил в минувшем ноябре анонимное письмо, автором которого был барон Лун Геккерен…

Д'Аршиак удивленно поднимает глаза: в оскорбительном письме, которое прислал Пушкин барону Луи, об этом нет ни слова. Но виконт не считает нужным перебивать.

Александр Сергеевич продолжал: он тогда же послал вызов барону Жоржу Геккерену. Узнав после того о возникшем намерении господина Геккерена свататься к его свояченице, он, Пушкин, отступил от своего вызова, но потребовал прекращения всяких отношений между обоими семействами.

Д'Аршиак в знак согласия кивал головой. Все было именно так, и он сам участвовал в тогдашних переговорах. Он, может быть, не знал только об условии, поставленном Пушкиным своим противникам. Но какое значение имеет все это сейчас?

Пушкин говорил теперь, обратившись к Данзасу; он подчеркнул, что Геккерены и после свадьбы, невзирая на поставленное им условие, встречаясь с его женою в свете (виконт д'Аршиак слушал, ничем не подтверждая слов Пушкина, но и не опровергая его), продолжали свое дерзкое обхождение, оскорбительное для чести как самого Пушкина, так и его жены. Дабы положить этому конец, он и написал свое письмо барону Луи Геккерену.

Д'Аршиак снова утвердительно склонил голову. Оскорбительное письмо достаточно хорошо ему известно…

Но Пушкин вынул копию письма и снова полностью прочел текст. Вероятно, это доставило ему истинное удовольствие, хотя чопорный виконт д'Аршиак, несмотря на всю выдержку, не раз укоризненно хмурился…

Александр Сергеевич передал копию Данзасу.

– Поручаю тебе условиться обо всем. Но конец должен быть непременно сегодня.

И тогда виконт д'Аршиак решительно присоединился к словам поэта:

– Именно сегодня!

Виконт оставался в полном и приятном убеждении, что он и только он добился скорого конца своей настойчивостью.

Но каково было Данзасу! Еще несколько считанных минут – и придется посылать за каретами, мчаться за город и там давать знак к стрельбе.