Жозеф Кессель - Всадники

Мокки обогнал Джехола и пошел вперед, сутулясь больше обычного. «Трусливая, рабская душа, как сырые дрова, гнилые и безжизненные, – подумал Уроз. – Ничего, придет время – я сумею разжечь в тебе огонь».

Они недолго искали место для ночлега. Сумерки еще не окончательно сгустились, когда тропа, по которой они поднимались, неожиданно расширилась, превратившись в овальную площадку, где речка, успокоившись, образовала небольшое озерцо. Вокруг росли жесткие кусты и узловатые деревья. Лучшего места для отдыха не придумаешь.

– Ссади меня с коня! – приказал Уроз.

– Сейчас, сейчас. Минутку, – заторопился Мокки. Обычно такой быстрый и счастливый, когда речь вдет об оказании услуги, тут он подошел к Джехолу нерешительно. Сильные его руки, так хорошо помогающие, на этот раз были глупо неловкими, медлительными. Чтобы приподнять Уроза и опустить на землю, ему потребовалась уйма времени. При этом он чувствовал, как из-за этих неловких движений все тело Уроза, пышущее жаром, судорожно сжимается. Коснувшись ногой земли, Уроз хрипло и пронзительно вскрикнул. То был стон человека, не умеющего, не привыкшего стонать.

– Я тебе сделал так больно? – воскликнул Мокки.

Левая нога Уроза изогнулась под каким-то невероятным углом.

– Нога, нога… – прошептал Мокки.

Он встал на колени, протянул руки к сломанной ноге. Уроз оттолкнул его, схватил обеими руками сломанную кость и вправил ее, не издав ни единого звука. Потом плавно откинулся назад. Лицо его оказалось напротив лица Мокки. То ли от сгустившихся сумерек, то ли от невероятной усталости у его лица был пепельно-мертвенный цвет.

– Это я сделал тебе так больно? – повторил саис.

– Недостаточно, чтобы убить, – ответил Уроз.

Сказал, словно выдохнул из себя жар, смешанный с желчью.

Мокки отшатнулся от него и опустился на колени.

– Уроз… о Уроз… – воскликнул он.

Он качнулся вперед, как при молитве, и тихо повторил:

– Уроз… о… Уроз.

И еще раз совсем тихо, как шепот воды:

– Уроз… о… Уроз.

Но человек, к которому обращались слова, исчез. Мокки казалось, что в потемках, быстро сгустившихся у земли, он еще различает что-то больше похожее на тень или на неровность почвы, чем на человеческое тело. Уроз, поглощенный землей?.. Погребенный…

– Не может быть, – прошептал Мокки.

Ему хотелось дотронуться до неотчетливой материи, лежавшей перед ним, он вспомнил об ужасном подозрении Уроза, сына Турсуна, своего хозяина. Подозрении в его адрес, верного слуги Мокки.

– Не может быть! – повторил он.

У него вдруг заболела голова. Он медленно встал. Огляделся вокруг и не узнал местности. За несколько мгновений наступила ночь, быстрая и неслышная. Мгла охватила склоны ущелья, и лишь наверху видны были гребни гор. Мокки помотал головой, отказываясь верить своим глазам. Он ничего не понимал и не верил ничему из того, что его окружало. Почему и как он здесь оказался? В этом колодце, в этой засаде?

– Нет, нет, не может быть, – крикнул он в эту пришедшую с гор ночь.

На его хриплый крик ответило ржание. Джехол… Тот звал его… звал на помощь… Джехол, его друг, его дитя… Мокки показалось, что все вокруг опять стало обретать жизнь, смысл, что на горизонте забрезжила истина. Теперь он снова понимал, что надо делать и в каком порядке. Снять с Джехола мешки и седло. Напоить его и накормить. Зажечь костер… Приготовить пищу. Конь встряхнулся от удовольствия, когда Мокки взял его под уздцы.

– Идем, брат, идем! – шептал саис. Все сделаю, ты будешь, как принц. Идем!

Не успел он ступить и шага, как из темноты послышался резкий приказ:

– Оставь коня на месте. Возле меня, – произнес голос Уроза.

Горло Мокки пересохло. Лишь в силу привычки он сумел спросить:

– А как же напоить его, Уроз? Как напоить?

– Стреножь его прямо здесь и оставь вожжу достаточно длинной, чтобы он мог подойти к воде, – сказал Уроз.

– У тебя сейчас жар. Не будет ли он тебе мешать спать, если останется рядом с тобой? – спросил Мокки.

– Мне будет спаться еще хуже, – ответил Уроз с коротким смешком, – если я оставлю Джехола, а значит и себя, в твоей власти…

Мокки не мог понять, что имел Уроз в виду. Смысл этих слов витал где-то за пределами его понимания. Однако его охватила безысходная тоска и чувство полного одиночества.

– Я сделаю все, как ты хочешь, – пообещал он.

Мокки снял с Джехола поклажу, седло и привязал его длинной веревкой к выступу скалы, к которой прижался спиной Уроз. Вынул из мешков толстые шерстяные одеяла с начесом. И кухонную утварь. И продукты. Из сухих веток соорудил костер. Все это Мокки проделал с обычной обстоятельностью. Только не было сейчас у него радости, не было веселого настроения, которые обычно доставляла ему работа. И даже когда в ночной холодной тиши заплясало пламя костра и запела вода в котелке, не возникло в его душе от них привычного ощущения счастья.

Уроз жадно поедал пищу. Нетерпеливо запускал пальцы в котелок, выхватывал жирные куски баранины, обваливая их в рисе, и без передышки, почти не пережевывая, заглатывал эти комки. При этом он не спускал с Мокки глаз, в которых сверкали красные искры от костра. Из-за этого взгляда саису казалось, что голод хозяина был нездоровым, ненастоящим. «Когда желудок кричит от голода, – думал саис, – глаза у человека смотрят только на пищу. Ест он сейчас плов, а сожрать хочет меня».

Не умея скрывать своих мыслей, он сказал:

– Я никогда не видел, Уроз, чтобы ты так много ел.

– А просто никогда, – отвечал Уроз, – у меня не было такой нужды набраться как можно больше сил.

– Ты прав, ты прав, – воскликнул Мокки, обрадовавшись, что наконец-то получается нормальный разговор. – Тебе надо набраться сил, чтобы бороться против болезни.

– И против той выгоды, которую можно из нее извлечь, – отвечал Уроз.

Он облизал пальцы, выпил одну за другой три пиалы черного чая, несколько раз рыгнул. После этого, согласно обычаю – слуге остатки барской еды – оттолкнул от себя саису котелок, опустошенный более чем наполовину. Мокки доел все до последней росинки. Но ни вкуса, ни радости от этого не почувствовал. Доел лишь потому, что бедняк не имеет права отказываться от того, что посылает ему судьба, тем более – от плова с бараниной.

Веки Уроза были опущены. В отблеске костра щеки выглядели совсем впавшими, а нос – настолько заострившимся, что казалось, будто он вот-вот прорвет тонкую кожу. А когда порыв ветра приходил с его стороны, то он доносил такой сильный запах гниющей плоти, что даже чистейший горный воздух становился неприятным.

«От него уже тянет мертвечиной», – мелькнуло в голове у Мокки. Еще несколько часов тому назад при одной лишь мысли, что Уроз может умереть, у него от панического ужаса помутился бы рассудок. Его кончина означала бы конец света. Теперь же, думая об этом, он ничего не испытывал. Пусть исполнится судьба. Все в руках Аллаха…