Жозеф Кессель - Всадники

И опять в ушах прозвучал юный голос: «Отец, отец, чем я могу тебе помочь?» И снова заходила ходуном нагайка. Острое лезвие плети рассекло в нескольких местах дымящуюся кожу жеребца. Тот кинулся в галоп.

«Заставить коня бежать в таком состоянии может только ужасная боль», – подумал Турсун.

И с этой минуты рука его не переставала хлестать. От этого галоп был неровным, механическим. Турсун знал, что не дать выдохшемуся коню остановиться при такой скачке можно только, если не позволять ему привыкнуть к одной и той же муке. Страдания должны все время обновляться и усиливаться. И Турсун постоянно разнообразил пытку. На туловище коня, превратившемуся в сплошное месиво из грязи, пота, крови и пены, он отыскивал нетронутые места и посылал удары туда. Или же бил по кровавым ранам. Дыхание жеребца стало таким хриплым и громким, что оно перекрывало топот копыт. Турсун прекрасно понимал, что он убивает стоящего немалые деньги скакуна, скакуна, который ему не принадлежит, за которого он отвечает и который честно отдал ему все свои силы. Но что значило это преступление по сравнению с тем преступлением, которое он совершил по отношению к Урозу?.. Скорей доскакать… скорее узнать – только это сейчас и имело значение. И Турсун коленями, чреслами, всем своим телом поддерживал умирающую лошадь. И он преуспел в своем намерении. Вороной жеребец свалился лишь тогда, когда доскакал до конюшен.

В первое мгновение саисы от страха разбежались. В этом старике с горящими глазами и остановившимся взглядом, без чалмы, с непокрытой всклокоченной головой, и в этой грязной, изможденной и окровавленной лошади невозможно было узнать тех превосходных, составляющих прекрасную пару всадника и жеребца, которые совсем недавно выехали из загона. Наконец кто-то из них воскликнул:

– Аллах всемогущий! Это же ведь великий Турсун!

Кто-то спросил:

– Неужели в степи объявились волки?

– Или разбойники?

Они приблизились к Турсуну, но тут же отпрянули. Конь тяжелой глыбой свалился с ног. Конюхи кинулись помогать старому чопендозу. Но им не пришлось вытаскивать его из седла, не пришлось поднимать. Турсун давно понял, что именно так окончится его скачка, и был готов к этому. Конюхи смотрели, как он стоит над агонизирующим скакуном.

Они спрашивали дрожащими голосами:

– Что случилось? Что случилось, о Турсун?

Турсун, словно не слыша их, буркнул:

– От Уроза новости есть?

Вопрос этот, судя по всему, испугал саисов больше, чем все, что они только что увидели. Они переглянулись с суеверным ужасом.

– Откуда… как ты узнал?.. – пробормотал старейший из них.

Турсун схватил старика за край его ветхого чапана. Изношенная ткань разорвалась пополам.

– Какие новости? – крикнул Турсун.

– От «малого губернатора» прискакал гонец… – пробормотал саис. – Уроза уже нет в больнице… Он разбил окно и исчез… И с тех пор больше никаких вестей…

Турсун покачнулся… Казалось, сейчас он рухнет рядом с конем. Но он устоял на ногах. Послышался почтительный шепот:

– Как он страдает!

– Как он любит сына…

Турсун смотрел на коня. У того из ноздрей пузырями пошла кровавая пена. Он издыхал.

«Я наказал его вместо себя? – думал Турсун… Или хотел наказать себя таким образом?»

Он подумал о Джехоле… тот не смог помочь Урозу победить, а помог другому… который сломал ногу Урозу… Несравненный конь, лучший во всех трех провинциях… И стал инструментом колдовства… Джехол… Даже Джехола у Турсуна не осталось… Неужели у него действительно теперь ничего не осталось?

Он вдруг резко повернулся и зашагал к своему дому. Там отдыхал Гуарди Гуэдж… Единственный человек на свете, который все понимал, знал все заранее и не осуждал. О, как сейчас Турсуну нужен был Гуарди Гуэдж!

– Пращур ушел вскоре после тебя, – сказал вполголоса Рахим.

– Куда? – спросил Турсун.

– Он никому не сказал, – ответил Рахим по-прежнему вполголоса. – Только очень просил передать тебе привет и огромную благодарность от него.

Турсун прилег на чарпай, закрыл глаза. И внезапно ощутил такое одиночество, что ему на мгновение показалось, будто и собственное сердце перестало его слушаться… «Уроз! Уроз! Где ты?» – кричала душа Турсуна… И он понял вдруг, что только сын ему и нужен. «Но тогда что же получается, – спрашивал себя Турсун, – значит, я люблю его?» И тут же у него в голове возник новый вопрос:

«А если бы он вернулся победителем?»

Турсун представил себе горделивое, презрительное, торжествующее лицо сына и на мгновение почувствовал к нему ненависть… Но потом увидел в этих глазах, беспощадных к другим, взгляд, обращенный к нему с надеждой, с тайным желанием быть признанным, одобренным. Те же глаза, что тогда, перед домом в степи.

«Уроз… Уроз…» – прошептал Турсун… Он зажал себе рот рукой, чтобы заглушить стон отчаяния и нежности, стон, через который выходила из него его великая гордыня.

Больше Турсун думать не мог. Во всем его теле начались страшные боли. Когда первый приступ прошел, Турсуну вспомнилась сегодняшняя скачка.

«Это я расплачиваюсь за мою молодость сегодняшнего утра, – подумал он. – В моем возрасте такие вещи даром не проходят».

Ему послышался голос Гуарди Гуэджа. «Старей быстрее», – говорил тот.

– Чем я могу тебе помочь, о Турсун? – спросил Рахим.

Открыв глаза, Турсун увидел шрамы на щеках мальчика. Его первая несправедливость… первая низость… Нагайка… Она лежала рядом, в изголовье… Любимая, священная… Ременная плетка рядом с лицом… Отвратительный запах кожи, крови, пота… Замученный конь…

– Возьми нагайку, – сказал Турсун Рахиму. – Спрячь ее, закопай… Не хочу больше ее видеть… никогда.

Плато, на котором находился караван-сарай, было небольшим. Очень скоро Уроз и Мокки добрались до ущелья, прорытого горным потоком. А полуразрушенный караван-сарай исчез за поворотом.

Уроз повернулся к саису, шедшему позади Джехола, и сказал:

– Недолгим будет переход. Посмотри на небо.

Солнце опускалось меж двух вершин, словно втягиваемое в гигантский колодец. Оттого, что свет его был ограничен двумя стенами, диск солнца казался еще более тяжелым, еще более огненным. И цвет его был странным: темно-пурпурным, чуть ли ни черным. Мокки сказал сиплым голосом:

– На солнце уже ночь.

– Иди впереди коня, – сказал Уроз. – Я буду чувствовать себя спокойнее.

Долговязый саис повиновался. Проходя мимо Уроза, он вопросительно взглянул на него своими покорными, несчастными глазами. «Почему он мне так говорит? – читалось в этих глазах. – Какая опасность тебе грозит, когда я иду позади?»