Жозеф Кессель - Всадники

Нежный мир спустился на них, а потом они неясно почувствовали, что в их отношениях что-то переменилось. К взаимной симпатии и сказочному наслаждению прибавились еще доверие, уверенность, плотская дружба. Их счастье было безоблачно.

Холод вывел их из состояния блаженства. Они пытались ему сопротивляться. Тепло их тел, сплетавшихся в экстазе, было так велико, что оно согревало их долго. Зирех нежно гладила грудь Мокки, натыкаясь пальцами на дыры в его рубашке. Сейчас желания ее были утолены, и впервые в жизни она познала чувство, объектом которого была не она сама. Дотрагиваясь сквозь рваную одежду до этой кожи, она прикасалась к царящей в мире несправедливости.

«Почему, – размышляла Зирех с такой болью в душе, что голова у нее начинала кружиться, – почему люди сделали так, что лучший из них ничего не имеет, кроме этих лохмотьев, тогда как другие…»

Зирех вдруг сказала очень спокойно:

– Эта лошадь должна принадлежать тебе.

Мокки больше думал о легких движениях ее пальцев, чем о произносимых ею словах, и потому мирным голосом ответил:

– Джехол станет моим только в случае, если Уроз умрет.

– Почему это? – спросила Зирех.

– По завещанию, – сообщил Мокки.

– По какому завещанию? – удивилась она. – Расскажи-ка мне. Я должна все знать.

Мокки рассказал, где и как Уроз продиктовал свою волю. Пока он рассказывал, Зирех, чтобы лучше слышать, отстранилась от него. Когда рассказ окончился, оба они почувствовали, что холод буквально обжигает их отделившиеся друг от друга тела.

И они одновременно встали. Зирех стояла на своем:

– Мертвый он или живой – это не имеет значения. Мы найдем способ увести лошадь.

– Без завещания меня отдадут под суд, – не согласился с ней саис.

– А почему тебя вдруг станут арестовывать? – повернулась она к нему.

– Этого коня, достойного Пророка, знают все, – воскликнул Мокки.

– Все? Где это его знают все? – спросила Зирех.

– Да везде. И в Меймене, и в Мазари-Шарифе…

Она рассмеялась нежным смехом:

– Для тебя вся страна сводится к этим твоим захудалым степям.

Но смех ее вдруг резко оборвался. Зубы ее отбивали дробь от холода. Мокки опять прикрыл ее полой своего чапана.

– Афганская земля очень большая, она широкая и длинная, – продолжала Зирех. – И каждая долина – это все равно, что отдельная страна… Так что, мой большой саис, мы можем до конца своих дней бродить из края в край и жеребца твоего никто не узнает.

– Нет… прошу тебя, без завещания я бы никогда не избавился от страха, – по-прежнему не соглашался саис.

Зирех погладила ему руку, как успокаивают испуганного ребенка.

– И бумагу мы тоже возьмем, – пообещала она.

– А на что мы будем жить? – вполголоса спросил Мокки.

– Ты будешь зарабатывать на скачках, – был готов ответ у Зирех.

– Но ведь бузкаши проводятся только у нас, – попытался возразить Мокки.

Зирех опять засмеялась и провела ладонью между тканью и согревающим ее плечом.

– Опять ты про свои степи, – ласково сказала она. – Кроме бузкаши существуют и другие скачки. А на этом скакуне такой всадник, как ты, всегда будет победителем…

Она помолчала мгновение и закончила так:

– Там, перед чайханой, ты был прекрасен, как принц…

Вспомнив об этом, она снова обмякла от желания, но сумела удержаться. Потом, потом… когда они будут одни, когда смогут распоряжаться собой… когда станут хозяевами коня.

– Вернемся, – предложила она.

Мокки обнял Зирех, и пока они шли из кустов, пока он переносил ее через ручей и пока шли к караван-сараю, она шептала ему:

– С таким конем, чтобы не вызывать подозрения, нам нужна хорошая одежда. Ты сильный. Я ловкая. Мы сможем зарабатывать каким-нибудь ремеслом. И будем откладывать каждый афгани. На одежду мы быстро заработаем. И тогда…

Тут Зирех так сильно прижалась лбом к его мускулистой груди, словно ей захотелось проделать в ней для своей головы нишу.

– И тогда, тогда, слушай, саис, – продолжала она, и в голосе ее послышалась интонация, с какой признаются в давней и страстной мечте. – Слушай меня. Если отсюда идти туда, где заходит солнце, то через много дней дойдешь до Хазареджата. Это горный край, и на его плоскогорьях царит свобода. Там нет таких дорог, по которым можно ездить на колесах. Посередине там есть луга неописуемой красоты. Я никогда их не видела, но знаю о них, знаю.

Тут в темноте появились неясные очертания караван-сарая.

– Постой, давай постоим, дай мне договорить, – остановила Зирех его.

Мокки еще крепче прижал ее к себе и подставил ухо к горячим губам молодой женщины.

– В тех местах полгода никто не живет, – грезила она вслух. – Все бывает покрыто снегом… Но весной появляется трава, свежая, густая и такая зеленая, что глаз радуется. Распускаются цветы. Они покрывают склоны гор до самой середины лета. И тут приходят, один за другим, караваны пуштунов, как тот, который мы видели сегодня, только этот возвращался к себе, сейчас осень… Так большие кочевники перегоняют свои бесчисленные стада в Хазареджат, чтобы там их пасти. И когда они все там собираются, слушай, слушай, мой большой саис, то проводится большая-большая ярмарка. Все эти такие гордые, такие богатые племена в праздничных одеждах… Их там пятьсот… сто тысяч людей… везде расставлены шатры с роскошными коврами и драгоценным оружием. Музыканты и танцоры, радости хватает на всех. И мы тоже будем вместе с ними. Не будем бояться, будем хорошо жить. На нас будут новые одежды, и мы с тобой будем сидеть на самом прекрасном в мире коне, я позади самого большого, самого сильного, самого ловкого всадника, и все будут нам завидовать…

Приглушенный, страстный голос Зирех вибрировал где-то у самой груди Мокки, еле прикрытой дырявыми лохмотьями. Ему казалось, что этот голос исходит из его собственной груди. И так ему захотелось скорее подарить Зирех этот чудный город из шатров, что он резко опустил ее на землю, склонился к ней, приблизил губы к ее уху:

– Ладно, пошли забирать Джехола.

Зирех сжала лицо саиса обеими ладонями и долгим поцелуем выпила все его дыхание до полного изнеможения.

Во дворе караван-сарая фонарь светил хуже, чем раньше, а дымил сильнее. В нем, скорее всего, осталось мало растопленного жира. Мокки и Зирех украдкой взглянули в бывшую амбразуру и вздохнули с облегчением. Там никого не было.

– А что, если, услышав шум копыт, опять появится хозяйка? – забеспокоился Мокки.

– Ты ответишь, что ведешь коня купать в реке по приказу хозяина, – шепотом подсказала ему Зирех.

Они быстро и бесшумно прошли по общему залу и остановились у входа в ячейку, где лежал Уроз. Тот лежал, не шевелясь. Его лицо по-прежнему было похоже на маску смерти.