Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

— Тебе непременно нужно будет проявить себя в первом же бою, — сказал мерянину по этому поводу Энунд. — Тогда ты заслужишь место в кругу Братьев и на тебя станут смотреть, как на мужчину. Пока же не дадут даже грести на вестах — это тоже почетное право настоящего воина.

Суда урман Рогдай увидел в тот же день. Три огромных лодьи стояли на пустыре с закатной стороны от тына, прямо под насыпью. Вокруг них тоже вертелись люди, шпаклюя днища и борта. Длинные махины были обшиты ясеневыми досками, стянутыми заклепами и укрепленными просмоленными шерстяными шнурами. Мерянин видел, как усиленно урмане расклинивали деревянные гвозди и конопатили их мхом, а потом снова забивали. Как оказалось, страшные головы и хвосты причудливых зверей, покрытые позолотой, легко разбирались и ставились только в походах, а то и вовсе при подходе к чужим берегам, чтобы раньше времени не пугать жителей. Паруса из ворсистой шерстяной ткани, нашитой полосами и крашеной в разные цвета, были сейчас разложены на земле и прижаты валунами. Урмане просушивали и проветривали их. На одном поверх алых и белых полос был нашит большой синий змей. По-видимому, он принадлежал лодье самого урманского вождя.

Всего в стане Рогдай насчитал порядка трехсот оружных мужчин. Были еще невольники, отмеченные клеймами, и женщины-невольницы, с которыми урмане обращались грубее, чем с домашним скотом. Это тоже было непривычно Рогдаю, так как в Воронце никогда не держали рабов из чужих племен.

Но больше всего удивило мерянина, что среди этих грозных северных людей оказалось несколько словен, которые являлись полноправными членами Братства. Похоже, они попали в дружину Олава давно и уже доказали свою преданность законам морских воителей в бессчетном числе сражений. Вели они себя столь же высокомерно, что и урмане. Рогдай подслушал, что старшего у них зовут Витко и все они родом с Ладоги. Даже шеломы носили, как у Волков Одина — с кожаными нащечниками, обшитыми железными пластинами, и с расширяющимися книзу наносниками.

— Олав велел взять тебя на «Руку Победы», — чуть позже сообщил мерянину Энунд. — Твои навыки нам тоже пригодяться. По меньшей мере, до тех пор, пока ты не убьешь своего первого врага и не добудешь меч или топор.

Как вскоре выяснил Рогдай, лучников в дружине тоже держали, но число их было невелико. Лук считался оружием презренным, победить с помощью которого считалось недостойным мужчины. Вот почему, хотя в своем арсенале его имел почти каждый, стрелками в дружине были, в основном, фины. Однако из рассказов про схватки с разными племенами, приводимых Энундом, мерянин сделал вывод, что подчас умелый бой стрелами с судов или в поддержку копьеносного строя на суше мог изменить расстановку всего дела.

К судам поставили многочисленные сходни, по которым поднимали на борта бочки с провизией — в основном, соленья и вяленое мясо — а также мед. Грузили шерстяную одежду, котлы, багры, канаты, ведра и кованые сундуки с каким-то скарбом. Эта работа целиком легла на плечи траллов, финов и некоторых юных дружинников, которых урмане прозывали «гремдирами». Зрелые воины — «хаульдиры», развешивали над бортами круглые щиты, переносили оружие, возились с мачтами и устанавливали паруса. Рогдай, обливаясь потом, трудился вместе с остальными, но не переставал прислушиваться к звукам иноплеменной речи, стараясь запоминать слова.

А Энунд, между тем, задумчиво поглядывал краем глаза, как Хегни проверяет закрепление гитовых на шкаторине паруса и укладку шпиртов в стойки «Руки Победы». Невольно вспомнился последний поход, бедняга Адильс Всадник Волн, словно еж утыканный стрелами бьярмов, но еще не испустивший дух. Его поднимали на судно, положив на большой щит Хумли Скалы, а он все бормотал что-то в предсмертном бреду о песнях чаек и играх тюленей. Потом Бови Скальд почтил его такими словами:

— Что приуныл, Сокрушитель Голов? — из задумчивости Энунда вывел резкий оклик Агнара Земляной Бороды. — Стосковался по новым схваткам? А, между тем, мне здесь пришлось поскучать побольше твоего. И все по твоей милости.

Молодой хирдманн посмотрел на кузнеца виноватым взглядом.

— Прости, старина. Я обещал тебе найти руду, и я нашел ее.

— Поздно! — сердито фыркнул Агнар. — Где ты болтался три дня? Пока тебя ждал, сладкий мед и пиво совсем задурили мне голову. Я проиграл в кости свой родовой браслет.

— Кому? — удивился Энунд, припоминая литое из серебра украшение с головой великана Трюма [59] Гласир — чудесная роща у ворот Валгаллы, деревья которой имеют листья из красного золота. , которым Земляная Борода всегда дорожил.

— Сначала подумал, что Тору-Громобою, — почесал затылок Агнар. — Когда тот пришел вечером навестить меня со своей большой секирой.

Энунд прыснул со смеху.

— Потом оказалось, что это Хумли Скала, — признался кузнец.

— Выходит, я твой должник.

— Это точно, мылыш. Хотел сковать себе большой двуручный меч, вроде того, что был у Лейва Стража Сечи. Помнишь, как он был тяжел? Не всякий воин мог поднять его даже двумя руками…

— Ты скуешь еще много хороших железных мечей, — обнадежил кузнеца Энунд.

— Да на что мне теперь железо? — рассмеялся тот, показав кривые зубы. — Скоро у нас будет столько золота, что я смогу отлить себе из него золотые доспехи.

— Это золото еще нужно взять, — Энунд пожал плечами.

В последнюю ночь, проведенную в мерянском селении, ему приснился непонятный сон. Он встретил в гардской дубраве Видара Молчаливого — таинственного сына Всеотца, которому было предназначено пережить всех Асов, и его не менее таинственного коня, в седло которого никто никогда не садился. Молодой бог протянул Энунду мешочек с овсом и жестом попросил покормить скакуна, но когда хирдманн приблизился к нему, тот обратился в камень. Туманные предсказания Дага Угрюмого тоже не прибавляли уверенности сыну Торна Белого.

— Боги играют с нами, — сказал на этот счет Бови Скальд. — Они подсунули нам изрядную приманку, которая ослепляет блеском наш взгляд и не дает увидеть расставленные сети. Клянусь темными водами Вимура [60] Вимур — величайшая из рек, текущая между Мидгардом и Етунхеймом. , это все новые проделки неугомонного Локи. Шельмец надумал развеселиться, а Один и Фригг потакают ему, желая поглядеть, чем закончиться дело…

Рано утром Олав Медвежья Лапа велел сниматься со стана. Все воинство, рабы и кривичские ратники вышли за стены тына, в котором ярл оставил менее сотни хирдманнов во главе с Иллуги Вороньим Пером. Братья, которым выпал столь безрадостный жребий, провожали товарищей завистливыми взглядами и про себя кляли Олава последними словами.