Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

Остатки сна быстро слетели с Братьев. Удерживая в руках клинки и топоры, настороженно слушали все усиливающийся звериный рык, порою переходящий в надсадный скрежет. Насчитали трех хищников, которые явно рыскали вокруг пригорка, не отходя далеко.

— Если зажечь огниво, я могу снять стрелой одну из них, — предложил Тойво.

— Нет, — Энунд покачал головой. — Огнем себя выдадим. Неизвестно, как далеко воины Званимира.

— Твоя правда, — поддержал Радан. — Дозорные люди во всех словенских родах смышленые. С верхов деревьев службу несут, на несколько верст зрят. А уж у лесных племен они в каждом перелеске.

Пока хирдманны совещались, звериные звуки как будто притихли. До утра покой Братьев никто больше не потревожил. На рассвете, наскоро перекусив кусками вяленой конины, решили продолжить путь. Спустившись с пригорка, Воила вдруг недоуменно остановился. Он увидел россыпи черных грибов, петлей опоясывавших место ночного пристанища хирдманнов.

— Вчера здесь этих грибов не было, — проговорил он, хмурясь.

— Что с того? — равнодушно спросил Энунд.

— Это Ведьмин Круг, — пояснил Радан.

— Что это значит?

— То, что ночные рыси не звери, а люди. Бабы-волхвицы. Это для нас много хуже.

Тем временем фины разглядывали стволы ближних сосен и елей. Кора на некоторых была содрана, луб глубоко прорезали следы острых когтей.

— Если они люди, то как могли оставить такие отметины? — недоуменно покачал головой Энунд.

— Для умеющих волошить поменять обличье — что для нас одежу, — невесело сказал Воила. — Видать, Старая Рысь эти края держит. Под ней наверняка и анчутки [130] Анчутки — болотные духи у славян. , и шишуги [131] Шишуги — нечистые силы, живущие в лесу. местные — вся лесная нечисть. Тут уж не знаю, от кого для нас угроза больше: от нее с ее лесной силой, или от воев радимичей.

Когда Братья снова двинулись по тропам бора, в словах варяга пришлось убедиться всем. Теперь хирдманнов сопровождали постоянные шорохи, скрипы, а иногда — протяжный вой, не похожий ни на звериный, ни на человеческий.

— Все маги и колдуны, что живут в лесах — существа особой породы, — выссказал Инту. — Все они не от мира, безумны и непонятны.

— Почему безумны? — спросил Энунд.

— За знания, которые дает Лес, приходиться платить высокую цену. Лес забирает все человеческое. Вот и скитаются волхвиты меж разных миров, не приживаясь ни в одном. Как беспризорники…

Сыну Торна Белого по-прежнему было не все понятно.

— Какие же знания могут дать эти непролазные леса?

— Самые разные, — ответил Инту. — Вот возьми деревья. Все их корни уходят в нижний мир, где живут подземные племена и народы. Знающий маг через те корни, как через врата, спускается в подземье и странствует в дивном краю, где нет ни старости, ни смерти. Деревья могут многое показать. Учат и лесные ручьи, что в себе память богов держат, и тени.

— Тени? — переспросил молодой хирдманн.

— У волхвитов есть Веда Теней, знание, помогающее приручить всех темных духов.

Энунду не захотелось продолжать этот разговор. Он просто ждал, пока злополучный бор поредеет, открыв взору какое-нибудь затерянное гардское селение. Однако сколько ни шли Братья, конца и края деревьям и кустарникам не было. Хвойные дебри словно не желали отступать. Энунд уже хотел обратиться к Инту с вопросом, но фин вдруг сам повернулся к нему и ткнул рукой в небо.

— Смотри, солнце стоит на том же самом месте.

Раздвоенная Секира поднял глаза к залитым лазурью облакам, проглядывающим в просветы ветвей.

— Теперь посмотри на деревья, — продолжал следопыт. — Мы идем почти пол дня и солнце должно было закрыть их стволы на половину, а оно покрывает лишь треть. Как в тот час, когда мы спустились с треклятого пригорка.

— Как это понимать? — Энунд вскинул брови.

— Я бы сказал, что светило перестало двигаться по небосводу. Или время прекратило течь.

— Так не бывает, — с усмешкой отмахнулся молодой хирдманн.

В душе его, однако, продолжало расти беспокойство.

Бор не заканчивался, но он начал меняться. Сосновые стволы теперь торчали во все стороны, точно их погнуло бурей, были скручены друг с другом или прижаты верхушками к земле. Пробираться между ними стало особенно тяжело. Умолкли все птицы и насекомые, в звенящей тишине Братья слышали лишь стук своих сердец. Некоторые можжевеловые кустоши вставали теперь высотой в три человеческих роста, заставляя хмуриться и ворчать.

— Что ты думаешь об этом лесе? — осведомился у Энунда Воилы.

— Думаю, что он похож на чертоги темных альвов, — вымолвил Раздвоенная Секира.

— У нас немало таких окаянных мест, — поведал варяг. — Одни таковы по своей природе. Другие — потому, что хозяева их отводят глаза чужакам, мороча всякой невидью. Если окажется верным второе, то с лесным владыкой или владычицей этого края нам еще предстоит встретиться.

— Ты полагаешь, это Старая Рысь?

— А то кто же! А женская сила будет похуже мужской…

Впереди стали вновь громоздиться завалы бурелома. Ветви и сучья вязались узлами. Шедший впереди остальных Инту попытался разрубить тесную вязь, закрывшую ему путь, да только выругался. Лезвие топора ободрало, но не рассекло крепкие сучья.

— Еще вчера натирал его барсучьим салом, — пробурчал фин. — Когда успел затупиться?

Энунд обнажил меч и сделал уверенный взмах, проверяя остроту своего клинка. Однако и его безупречное оружие лишь сломало, но не срубило сосновый сук. Как вскоре обнаружилось, все мечи и секиры Братьев необъяснимым образом затупились.

— Это то, о чем я и говорил, — посетовал Воила. — Не во вражью ловушку, так в морочные сети угодили.

Среди дальних елей внезапно замаячили белые пятна. Это были рыси — бессчетные белошерстные рыси с красными глазами. Их становилось все больше и больше. Тойво хотел уже приладить стрелу к тетиве, но Энунд его остановил.

— Обожди. Пока они на нас не нападают. Может сами уйдут.

Молодому хирдманну не хотелось вступать в противоборство с существами неизвестной природы. Как оказалось, сын Торна Белого принял верное решение. Увидев, что люди не спешат начать с ними в схватку и совсем не выглядят напуганными, звери вскоре пропали.

Молчаливые и сумрачные Братья продолжили продвигаться в глубины недружелюбного бора. Теперь им ничего не оставалось, как целиком вверить себя судьбе. Шли через лишайники и папоротники, перешагивали коряги и вмятины земли, огибали муравейники и сухие пни с дуплищами.

Где-то после сотни шагов наконец выбрались на светлую опушку. Осмотрелись и опешили. Молодая чернявая девушка в красно-белом платье с узорчатым зарукавьем собирала травы, складывая их в подол.