Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

— Ну, пора нам, — поторопила юношу Черноглава. — В путь тебе надобно собираться.

— Идем, — смирился Энунд.

— Мы с вами, — неожиданно решила Любава. — Довольно на сегодня ратных игрищ. Матушку проведать нужно, да пирогов ее откушать — силы подкрепить.

— Тогда догоняйте, — Черноглава кивнула, поворачиваясь лицом к тропе.

Энунд послушно последовал за ней, но все же украдкой бросил еще один взгляд на воительниц. Любава и Зоремила накинули на плечи рысьи шкуры и поклонились Ратному Кругу.

Вторила ей Зоремила.

Девушки собрали оружие и уже собирались присоединиться к Черноглаве и Энунду, как вдруг хриплое карканье и стук крыльев заставили их замереть на месте. На одно из вбитых в землю копий опустился очень большой, с металлическим отливом, ворон. Клюв его был похож на железный крюк, глаза мерцали тусклым ледяным светом.

Сын Торна Белого нахмурился.

— Что за наваждение? — пробормотал он с тревогой.

— Не к добру, когда в дорогу вороньим граем провожают, — согласилась Черноглава.

Однако девушки внутри Ратного Круга остались спокойны.

— Кто ты, вестник вещий? — обратилась Любава к ворону. — Что за слово принес на своих крылах?

Ворон посмотрел ей прямо в глаза и шумно вспорхнул, торопясь скрыться в верхушках деревьев.

Когда ратоборки догнали хирдманна на тропе, они выглядели задумчивыми.

— Вран черный — Стрибогов вестник, — заметила Зоремила. — Силу ветров в себя вмещает. А нам сулит, когда бурю, когда смерть, а когда — предупреждение о большой угрозе.

— Матушка толковала, что во земле нашей живет и Князь-Ворон, — припомнила Черноглава. — Уж не он ли то был?

— Князь-Ворон? — удивился Энунд.

Черноглава переглянулась с Зоремилой.

— Тот, что владеет тайнами Жизни и Смерти, боронит ключи с Живой и Мертвой Водой, сокрытые в запретной дубраве, — пояснила она.

— И далеко та дубрава?

— Тебе-то ее навряд ли сыскать, — печально произнесла Любава. — Много дубрав на земле, вот когда все обойдешь — и ту отыщешь.

— Почему именно дубравы? — спросил Энунд.

— Дубы, дерева священные, — ответила Любава. — Если семена других деревьев на земле вызревают, то дубовые — с самого Ирия Златого падают. Их сам Перун-Батюшка на землю сыплет, чтоб людям помочь силу умножить. Ведь каждый дуб — премногими свойствами наделен. Болезным он здраву дарит. Ратаям — могуту воинскую. Вещим кудесникам — знания заветные. Перун, Князь Небесный, не только воев отважных покровитель. Вместе с Бодрой — телесными радениями, он наследкам своим и Ведагору передал — учение Светлых Богов, Десную Мудрость.

— Значит, дуб — дерево Перуна? А какое же древо Богини Смерти? — не мог не спросить Энунд.

Любава странно на него посмотрела.

— Бузина черная. Она дыхание Пекла таит.

Когда молодой хирдманн и три девушки подошли к жилищу Рыси, старая ведунья уже ждала их возле ворот.

— Прости, женщина, что усомнился в твоих словах, — сказал ей Энунд. — Я забираю своих людей, и мы немедля отправляемся в обратный путь.

Рысь поглядела на него сощуренными глазами.

— Приоткрыл тебе Жар-Ручей очи, — произнесла она задумчиво. — Хоть в душе твоей по-прежнему много путанного осталось. Но только ты сам должен ноне сполна во всем разобраться и понять, куда и с кем тебе идти.

— Благодарю тебя за науку, — молодой хирдманн чуть склонил голову.

— Черноглава проводит вас через бор короткой тропой, — решила ведунья. — А дальше — все в ваших руках. Пусть боги будут вам в помощь.

Званимир, сидя в Берестяном Мольбище, вовсе не собирался тратить время попусту. Пока Рогдай с Кандихом пропадали в хранилище, он несколько раз выезжал на встречу с гонцами от Молнезара, разыскивавшего урман, и с местными старейшинами.

Еще по весне у него начались раздоры со старейшинами общин радимичей. Кто-то пустил слух, будто боги отвернулись от князя, и надлежит заменить его иным, к кому они окажутся более благосклонны. Слово старейшин имело влияние на умы людей, и многие рода на южной оконечности земель Званимира, где часто появлялись варнские и озарские дозоры, решили отложиться от князя, уйдя под руку соседей.

Званимир выбился из сил, пытаясь узнать, откуда дует ветер и кто распространяет столь губительный для него слух, какие приметы и знаки были истолкованы баяльниками [134] Баяльники — толкователи. не в его пользу. Однако все было тщетно. Народ гудел, как пчелиный рой, охальники порочили имя князя, подбивая горячие головы к мятежу. Это стало еще одной причиной, заставившей Званимира предпочесть тихое укрывище на ополье южных земель сидению в своем стольном граде.

Через Кандиха князь рассчитывал договориться с варнами, пусть даже ценой утраты Золотой Ладьи. Умы людские нужно было как-то успокоить, ибо сомнение в милости богов могло привести не просто к гибели князя — к смуте и войне одного рода против другого, к запустению всей земли, которая могла стать легкой добычей иноземцев. Страшиться стоило тех же урман, которым сильная княжья власть была препоной, а сломить сопротивление отдельных общин не представляло труда.

Именно потому Званимир решил использовать всех своих подручников по городцам и весям, чтобы разнести среди народа другой слух: о Золотой Ладье, дарующей князю радимичей связь с отчими богами и их защиту.

В горнице, залитой мягким рассеянным светом, князь вел беседу с Кандихом и недавно вернувшимся Молнезаром.

— Вот ты подумай! — говорил он воеводе. — Какие-то пустоплеты и сквернодеи мутят народ против меня, утверждая, будто утратил я милость Сварожью, а остальные спешат эти бредни подхватить. И вот уже родовичи засуетились, начали искать себе новых покровителей… Что же выходит? Может, и впрямь, милость божеская меня покинула? Ведь нет сейчас покоя на земле моей, а народ меня и слушать не желает. Получается, чей-то дрянной язык имеет высшую власть над сердцами людей, чем княжеское слово.

— Люди доверчивы, — отозвался Кандих. — А плохому верят охотнее, и куда как чаще. Но дружина твоя, что клялась тебе в верности — пока еще ее хранит!

— То-то и оно, что пока! — Званимир поднялся с плетеного стольца. — Кто знает, о чем еще им нашептали родовичи? Мне нужно явить доказательство, что не отвернулись от меня родные боги. Нужно разбить урман, выгнать их, истребить, чтобы и дорогу сюда забыли! Вот тогда поверят, что не разучился я держать в руке меч да боронить землю отчую. И разговоры умолкнут.