Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа

– Тут всё так непередаваемо чудесно, что хочется плакать, – говорил генерал Ланжерон графу Кауницу, владельцу поместья и города Славков, который, войдя незадолго до этого в состав Австро-Венгерской империи, стал именоваться Аустерлицем. Граф Кауниц, впрочем, на дух не переносил новое название.

Два графа, пройдясь изрядно по роскошным парковым аллеям, направились в замок. Он был выстроен в стиле барокко на месте ренессансного дворца (а в XII веке тут находился дворец тамплиеров) для моравского рода Кауницев.

План здания был спроектирован в виде буквы «U». Граф Ланжерон и граф Вацлав Антонин вошли в Зал предков, находившийся посередине западного крыла и украшенный плафонной фреской с изображением богов на Олимпе. Из Зала предков, они, не задерживаясь, прошли в Овальный зал (это была необъятных размеров гостиная), где уже сидели остальные гости, приглашённые на обед к владельцу Славкова.

Ланжерон, служивший некогда полковником в страже Версальского дворца, был очарован, но и грустен, ибо на него хлынули потоком воспоминания о версальской жизни.

Между тем, в это примерно время, русско-австрийские войска, занявшие было Праценские высоты у Аустерлица, перебросили часть своих резервов с высот на правый фланг, и сделали это к великой радости Наполеона. Узнав об этом, он тут же захлопал в ладоши и стал беспрестанно шутить (маршалы вспомнили, что намедни он несколько раз повторил: «Працен – это ключ к победе»).

Ланжерон же, полки которого, кстати, были оставлены на Працене, после возвращения от графа Кауница весь потемнел от тихого бешенства. Он только почти беззвучно прошептал: «Ослабить эти высоты мог только безумец или самоубийца». Он тогда ещё не знал, но догадывался, что решение это принял император всероссийский.

Когда Ланжерона вызвал к себе граф Фёдор Фёдорович Буксгевден, командующий левым флангом русско-австрийских войск и его непосредственный начальник, то он прямо сказал ему, даже не пытаясь сдерживаться:

– Граф, я не сомневаюсь ни минуты, что Бонапарт вас всех обвёл вокруг пальца. Поймите же, наконец, что он намеренно ослабил свой левый фланг, дабы мы решили напасть именно здесь и попробовать отрезать его от Дуная и от дороги на Вену. Но он вдвойне обманул союзников, горе-союзников. Мы увели часть своих войск с занятых высот, дабы бросить силы на его левый фланг и прорвать его. Но ослаблять себя и в таком месте – ничего глупее этого просто быть не может. Вот увидите, он займёт высоты и расколет нашу армию надвое.

В ответ Фёдор Фёдорович высокомерно рассмеялся. Торжествующе глядя пустыми голубыми глазами, он сказал Ланжерону:

– Вам везде чудятся враги, мой друг.

Ланжерон же запальчиво отвечал:

– А вы, граф, не в состоянии нигде разглядеть никакого врага.

Буксгевден так и не простил Ланжерону его правоты. Когда французы заняли праценские высоты, то Фёдор Фёдорович написал записку главнокомандующему Кутузову, в которой назвал Ланжерона изменником. Войска союзников, действительно, были расколоты надвое.

Однако Ланжерон, который всегда был уверен в непроходимой тупости своего начальника, был обижен не столько на него, сколько на Кутузова:

– Как он терпит вмешательство в свои обязанности главнокомандующего? Как он даёт помыкать собой императорским фаворитам? Боже, какое немыслимое самоуправство! А особенно невыносим князь, утверждающий, что Бонапарт нас боится, что он боится дать нам генеральное сражение. И государь верит этому самонадеянному мальчишке! Ужас! Всё гибнет от произвола нескольких спесивых болванов…

Всё это Ланжерон говорил себе, выходя поздно ночью от Буксгевдена, а на рассвете началась битва.

Под Аустерлицем он вначале сражается в центре левого фланга русской армии, а затем пытается задержать отступление русских войск вместе с бригадой генерала Каменского, но безуспешно.

КАРТИНКА

О ДЕРЕВУШКЕ ПРАЦ И ОКРЕСТНОСТЯХ

Густой, плотный туман лёг на холмы, он накрыл их полностью, сжал, сдавил, стиснул. Ланжерону даже показалось, что сейчас его и его колонну, приготовившуяся к марш-броску, просто сплющит туманом. А если и не сплющит, то придётся спускаться вниз – в могилу.

Деревня Прац, примостившаяся у подножия двух холмов, оказалась в какой-то сплошной непроходимой темноте, как в могиле. И все, кто были там внизу, представлялись заживо похороненными.

Настроение было отвратительное, мерзкое. Граф знал, что катастрофа совершенно неминуема, и она всё приближалась и приближалась, со всё нараставшей скоростью.

Ланжерон резко, нервно провёл носком сапога по мокрой от росы траве. Сначала он мысленно росу сравнил со слезами, а потом с кровью. Граф был уверен, что русской кровушки сегодня прольется много, был уверен, что скоро начнётся бойня.

Когда граф увидел, что на верх холма торопливо въехал император, то внутри у него всё обмерло. Александр был в белом кавалергардском мундире. Он был бледен, но лицо его сияло – видимо, он уже грелся в лучах победы. За ним маячил на белой лошади князь Долгоруков. Его нагло-весёлое лицо в эту минуту показалось особенно неприятным.

Ещё не приблизившись к Ланжерону, император нетерпеливо крикнул:

– Граф, почему вы до сих пор здесь? Вы что, не получили приказа? Мигом – на соединение с Буксгевденом.

И тут же рванул вниз. Ланжерон воспринял появление императора как вестника смерти.

Действительно, по диспозиции, в начале восьмого часа утра колонны генералов Дохтурова., Ланжерона и Пржибышевского (он в ходе битвы сдался в плен и был разжалован в рядовые), выстроясь в две линии каждая, должны были спуститься с праценских высот, и, соединясь с силами Буксгевдена, атаковать правый фланг французов. Всё это Ланжерон прекрасно знал, но надеялся, что в последний момент император всё-таки переменит решение. И вот все надежды рухнули – Александр подписал смертный приговор своей армии.

Ланжерон дико побледнел, в зеленовато-серых глазах его, обычно добродушно-игривых, зажёгся злой огонёк. Но через двадцать минут колонна Ланжерона уже начала спуск с Праценских высот. Она двигалась вслед за колонной Дохтурова, спускаясь в свою могилу. И Ланжерон это знал, как никто другой.

На высотах осталась колонна Коловратаилорадовича. Пройдёт всего несколько часов, и Кутузов под давлением императора отдаст приказ колонне Коловратаилорадовича оставить Праценские высоты. Когда граф Ланжерон узнает об этом, то он, храбрый, мужественный, пылкий, заплачет, и даже не попробует скрыть своих слёз. Приказ Кутузова означал неминуемое поражение войск союзников. Но пока колонна Коловратаилорадовича ещё оставалась на высотах.