Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

Дверь отворилась, и Франсуа де Лаваль быстро вошел, бледный и взволнованный.

— Что с тобою, Франсуа? — воскликнул Филипп.

— Ты не слышал новость? В адмирала стреляли…

Филипп замер в испуге.

— Стреляли два раза из окна одного дома, — продолжал Франсуа, — первая пуля оторвала адмиралу палец на правой руке, а другая попала в левую руку. Он шел с несколькими дворянами от короля; из них двое отвели адмирала домой, а другие ворвались в дом, из которого стреляли, но нашли там только женщину да слугу, — убийца скрылся через заднюю часть дома, где его ожидала лошадь. Говорят, что дом этот принадлежит старой герцогине Гиз. Полчаса тому назад об этом узнали во дворце, и ты можешь вообразить себе, как все ужаснулись. Король заперся в своей комнате, принцы Наваррский и Конде в глубоком горе; они любят адмирала, как отца, а остальные наши единоверцы вне себя от негодования. Говорят, что человек, ускакавший от дома, из которого стреляли в адмирала, был тот самый негодяй Муревиль, который изменнически убил де Муя и был за это награжден королем. Говорят также, что, пока убийца находился в доме, лошадь его держал лакей в ливрее Гизов. Принцы Наваррский и Конде отправились к Колиньи, которому королевский хирург перевязывает раны.

Филипп быстро схватил оружие и вышел вместе с Франсуа.

— Я должен вернуться в Лувр, — сказал Франсуа, — мое место при короле Наваррском. Он пошел к королю просить позволения тотчас выехать из Парижа. Конде и ла Рошфуко сделают то же, вернувшись от адмирала, потому что здесь, очевидно, всем грозит опасность.

Филипп поспешил к дому адмирала. Многие гугеноты-дворяне, вооружившись, спешили туда же. Во дворе и в приемной адмирала быстро собралось около трехсот дворян. Одни молча и серьезно ходили, другие, собравшись в группы, горячо обсуждали происшедшее. Все считали, что то было покушение не на одного адмирала, а на всех гугенотов, и приписывали это злодеяние Гизам. Было очевидно, что все должны покинуть Париж и приготовиться к новой войне; но это можно было сделать лишь после того, как адмирал будет в состоянии уехать.

— Он ужасно страдает, — рассказывал один из дворян. — Хирург не принес инструментов и отрезал палец в три приема кинжалом. Мерлин, его духовник, был при нем с несколькими ближайшими друзьями. Все мы плакали; но он обернулся к нам и сказал: «Друзья мои, о чем вы плачете? Я счастлив, что страдаю за веру». Потом он сказал, что искренно прощает виновного и его подстрекателей.

Через час пришел Франсуа.

— Принц видел короля, Филипп. Король страшно разгневан и поклялся, что подвергнет самому жестокому наказанию подстрекателей и виновников этого преступления. Нам не стоит тут оставаться, Филипп, мы все равно не увидим адмирала.

При выходе на улицу их догнал граф де Валькур.

— Я только что от адмирала, — сказал он, — ему лучше. Хирург надеется, что на следующей неделе он будет уже в состоянии путешествовать на носилках.

— Хорошие вести, — сказал Франсуа. — Чем скорее мы выберемся из Парижа, тем лучше.

— Без сомнения, — согласился граф. — Лишь бы адмирал поправился… Король возмущен, он велел запереть все улицы Парижа, кроме двух, и требовать паспорта у каждого входящего и выходящего из Парижа.

Тем временем они подошли к дому графа.

— Войдите, господа, — сказал он, — моя дочь очень встревожена нападением на адмирала, к которому она питает глубокое уважение.

— Как он себя чувствует? — спросила поспешно Клара, когда они вошли в комнату.

— Ему лучше, Клара.

— Слава Богу! — сказала она с облегчением. — А что король?

— Он возмущен, как и мы, и намерен строго наказать убийцу и его подстрекателей. Он был у адмирала.

Я хотела бы уехать в Дофинэ, папа: этот город с его насилием мне ненавистен.

— Мы скоро уедем, дорогая. Доктор надеется, что через неделю адмирал сможет путешествовать на носилках, и мы все последуем за ним.

— О, как долго, папа! За неделю многое может случиться.

— Бояться нечего, Клара. Никто не посмеет сделать чего-нибудь из опасения гнева короля. Как вы думаете, монсеньор де Лаваль?

— Я согласен с вами, граф.

— А вы, сэр Филипп?

— Я думаю, что не мешало бы принять некоторые предосторожности.

Вошли еще трое гугенотов и сразу заговорили о положении дел. Клара подошла к Филиппу, стоявшему в стороне.

— Вы действительно верите в опасность, сэр Филипп?

— Верю, графиня. Население ненавидит нас, и в Париже нередко бывали избиения гугенотов. Без сомнения, Гизы виновны в нападении на адмирала; парижская чернь обожает их, и им стоит сказать только слово, чтобы поднять на нас весь город.

— Значит, опасность действительно существует. Не посоветуете ли вы мне что-нибудь?

— Выходите на улицу как можно реже, а спать ложитесь в платье, чтобы быть готовой встать в любую минуту.

— Я исполню это. И только?

— Я ничего не знаю, — сказал Филипп, — пока советую сделать хоть это.

Вернувшись домой, Филипп, к своему великому удивлению, не нашел Пьера, который явился только на другое утро.

— Где ты был всю ночь? — спросил сурово Филипп. — Кажется, теперь не время для удовольствий.

— Я уходил из города, сударь, — сказал Пьер.

— Зачем?

— Я вывел двух лошадей в деревню в двух милях отсюда и поставил их в гостинице, обещав конюху крону, если он побережет коней.

— Все это хорошо, Пьер. Но здесь никто не верит в опасность и мне стыдно, что я один тревожусь.

— Умный человек тревожится, когда глупые спят, — ответил Пьер. — Я был бы совсем спокоен, если бы нам нужно было думать только о себе. Но знаю, что в случае тревоги вы будете думать не только о своей безопасности.

— Графиня де Валькур — невеста монсеньора де Паскаля, — сказал внушительно Филипп.

Пьер незаметно пожал плечами.

— Вы, конечно, правы, сударь, — охотно согласился он. — И так как у нее есть защитники, ее отец и господин де Паскаль, то нам следует, значит, думать только о своем спасении, и это очень облегчает нам дело.

— Ты просто смешон, Пьер, — сказал нетерпеливо Филипп, — и я был глуп, что слушал тебя. Иди, готовь завтрак, иначе ты выведешь меня из терпения.

В этот день состоялось несколько совещаний между гугенотскими вождями. Никто не подозревал, что покушение на адмирала составляло только часть заговора против всех гугенотов; все думали, что оно было следствием злобы Гизов и Екатерины Медичи к человеку, который так долго боролся с ними и теперь имел доверие короля.

Филипп провел большую часть дня в Лувре с Генрихом Наваррским, Франсуа де Лавалем и некоторыми приближенными молодого короля. Все они, лучше его знавшие Францию и Париж, а также положение дел не выказывали и тени беспокойства.