Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

Слушая их разговоры об увеселениях двора, Филипп перестал тревожиться и злился на себя за то, что слушал зловещие пророчества Пьера. Он вернулся домой только в одиннадцатом часу ночи, самом веселом расположении духа.

— Ну, пророк, — сказал он Пьеру, — какие новые заговоры открыл ты? Расскажи, чтобы я мог посмеяться.

— Смеяться после будете, сударь, — сказал Пьер, — а сейчас пойдемте со мной к входной двери.

— Изволь, если это доставит тебе удовольствие.

Они сошли к дверям на улицу.

— Видите вы это, сударь?

— Вижу: белый крестик, нарисованный каким-нибудь шалуном.

— Не угодно ли вам пройти немного дальше, сударь. На этой двери есть крест, на той нет, на следующей тоже нет, здесь опять крест, а там опять нет. Я прошел по нескольким улицам и везде видел то же самое: на каждом доме, где живет гугенот, есть на двери белый крест, а где католик — креста нет.

Филипп был поражен этим открытием и сумрачным видом, с которым говорил Пьер.

— Ты уверен в том, что говоришь? — спросил он.

— Совершенно уверен, сударь.

Филипп прошелся по улице и убедился, что Пьер говорил правду. Возвращаясь домой, он стер крест на дверях графа де Валькура, а на своих дверях оставил, но шедший за ним Пьер незаметно стер его рукавом.

Филипп сел и задумался.

— Мне не нравятся эти знаки, Пьер, — сказал он. — Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, сударь, что они хотят взять в плен всех дворян-гугенотов.

— Не могу поверить, Пьер, чтобы они могли решиться на такую гнусную измену, которая опозорит короля.

— Может быть, это не его дело, сударь, а Гизов; быть может, они хотят избить нас, как это было в Руане и не раз случалось в Париже и в других местах.

— Трудно поверить этому. Во всяком случае будем настороже. Теперь слишком поздно, чтобы предпринять что-нибудь.

Отворив окно, Филипп сел рядом.

— Ложись спать, Пьер; через два часа я разбужу тебя и ты займешь мое место.

Прежде чем лечь, Пьер тихо вышел на улицу, тщательно стер с двери знак мокрой тряпкой и затем, положив возле себя меч и пистолеты, улегся на койке.

В час ночи Филипп разбудил его.

— На улице происходит что-то необычное, Пьер: я вижу свет множества факелов и слышу шум, похожий на людской говор. Пойдем посмотрим, что это значит.

Сунув пистолеты за пояс и захватив меч, он завернулся в плащ и вышел на улицу в сопровождении Пьера. Скоро они встретили двух прохожих, и один из них при свете фонаря окликнул Филиппа:

— Это вы, сэр Флетчер?

— Да, де Паскаль. Я вышел посмотреть, что значат эти огни.

— Я тоже вышел из-за этого. Душно, я не мог заснуть, открыл окно и увидел огни. Мне показалось, что они по соседству с домом адмирала, и я решил посмотреть, что это означает.

Они вскоре встретили группы людей с зажженными факелами и увидели, что такие группы бродят по всем улицам.

— Что затевается? — спросил де Паскаль у одной группы.

— В Лувре будет ночной маскарад и шуточное сражение, — ответили ему.

— Странно! — сказал Филипп, когда они пошли дальше. — Я был у короля Наваррского до десяти часов и ничего не слыхал об этом.

К ним присоединились еще несколько дворян-гугенотов, привлеченных необычайным светом и шумом на улицах. Все они направились к Лувру.

Перед дворцом собралось множество народа с факелами и стояли отряды солдат.

Вдруг толпа заколыхалась с криком и шумом, и несколько человек гугенотов, отделившись от нее, бросились бежать, как бы спасаясь от преследования. Они бежали навстречу группе гугенотов, шедшей с Филиппом к площади.

— Что такое, де Винь? — спросил Паскаль первого подбежавшего к ним.

— Ничего не понимаю, — ответил де Винь. — Полчаса тому назад я проснулся от шума и света и вышел с де ла Ривьером, Мореца, Кастелоном и де Вигором посмотреть в чем дело. Когда мы подошли к солдатам, они начали нагло глумиться над нами. Мы, конечно, отвечали и грозили пожаловаться их офицерам, как вдруг эти дерзкие негодяи бросились на нас. Мореца, как видите, ранен алебардой, и так как мы пятеро не могли биться с целой толпой солдат и собравшейся там чернью, то убежали от них. Я буду жаловаться и доведу дело до короля.

— Нам сказали, — проговорил де Паскаль, — что эти люди с факелами должны участвовать в шуточной атаке на какой-нибудь замок или что-нибудь в этом роде, для увеселения короля. Без сомнения, с этой же целью собраны и солдаты. Нам следует, я думаю, пойти домой и подождать до утра.

— А вы не допускаете возможности всеобщего нападения на нас? — спросил Филипп.

— Что? Нападение? Подготовленное у Лувра, на глазах у короля? Вам это приснилось, Флетчер?

— У меня есть основание подозревать это, — заметил спокойно Филипп и рассказал о крестах на дверях.

Ему никто не верил. Все возвратились в свои квартиры.

— Что мы будем теперь делать, Пьер? — спросил Филипп.

— По-моему, следует обождать и посмотреть, что будет дальше, сударь. Если готовится что-нибудь дурное, вся парижская чернь будет в движении. Пойдемте к ратуше; там всегда был центр зла. Если там все спокойно, то, может быть, вся эта комедия и вправду устроена для увеселения двора. Непонятно только, почему улицы около дома адмирала освещены.

Навстречу им прошла молча еще более многочисленная толпа с факелами.

— Заметили ли вы, сударь, что на руке у каждого из этих людей белая повязка, как и у всех, кого мы встречали до сих пор. Если есть опасность, то нам легче будет узнать о ней, имея такой же знак.

— Хорошая мысль, Пьер.

Филипп вынул свой платок, разорвал его пополам и сделал повязки себе и Пьеру. Затем они нагнали несколько групп с факелами, которые шли в одном направлении с ними. У всех были белые повязки на руках.

Филипп встревожился еще больше.

Площадь перед ратушей была слабо освещена несколькими факелами и большим фонарем, висевшим перед гостиницей. Света, однако, было достаточно, чтобы видеть огромную толпу народа на площади и красноватые отблески огней на шлемах, копьях и секирах.

— Что вы теперь скажете, сударь? Тут собралось до десяти тысяч человек; кажется, все городское войско, со всеми офицерами.

Когда они остановились, к ним почтительно подошел офицер.

— Все в порядке, ваше сиятельство, — доложил он Филиппу. — Все люди на своих местах. Полагаю, приказ не будет отменен?

— Нет, — ответил коротко Филипп, видя, что его принимают за кого-то другого.

— И набат будет сигналом начинать?

— О сигнале вы узнаете потом, — сказал Филипп. — Я пришел только узнать, все ли готово.

— Все исполнено, как приказано вашим сиятельством. Ворота заперты и будут открыты только королевскому гонцу, когда он покажет королевскую печать. Все лодки и суда уведены от набережной далеко. Ни один еретик не спасется.