Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

— Глубоко благодарен вам, граф, за эти сведения, — сказал Филипп.

Филипп вышел и вернулся к Лувру, где его с нетерпением ожидал Пьер.

— А я боялся за вас, сударь, и пошел за вами, — сказал он, когда Филипп подошел к нему, — но, увидев, как вы мирно говорили и потом спокойно пошли за ним, я успокоился. Ну, что, узнали что-нибудь?

Филипп передал свой разговор с графом.

— В таком случае я готов побиться об заклад, что он спрятан во дворце прислугой; он такой любезный и веселый, и, вероятно, какая-нибудь женщина пожалела его. Но как узнать, кто она?

— Почему же женщина? Может быть, то был мужчина, — сказал Филипп.

— Нет, — возразил уверенно Пьер, — наверняка женщина. Мужчина не рискнул бы; для этого нужно нежное женское сердце.

— В таком случае у нас нет надежды найти его, — произнес уныло Филипп.

— Правда, дело трудное, но не совсем безнадежное, — возразил Пьер. — Если позволите, я возьму это дело на себя. Я выдам себя за рабочего без места, — их теперь много, — встану у ворот и буду наблюдать за каждой выходящей оттуда женщиной.

Со следующего утра Пьер занял позицию около ворот. Первые три дня прошли безуспешно, но на четвертый день он вернулся с сияющим лицом.

— Хорошие вести, сударь, — сказал он. — Граф жив, я нашел его.

Филипп вскочил и схватил слугу за руку.

— Слава Богу! А я перестал уже надеяться. Как же ты его нашел?

— Да так, как и ожидал, сударь. Три дня следил я за всеми выходившими и входившими туда женщинами, но все они казались мне не стоящими внимания: одни хлопотали о нарядах, другие бегали по лавкам, третьи шли на свидания с кавалерами. Но сегодня после обеда вышла молодая женщина с бледным лицом. Она перешла через улицу и тревожно озиралась, как бы опасаясь, не следит ли за ней кто-нибудь. «Вот ее-то мне и надо», — подумал я и пошел издали за ней. Скоро она повернула в переулок, раза два остановилась, заглянула в окна двух-трех лавок и нерешительно пошла дальше. Я, конечно, заметил эти лавки, и нисколько не был удивлен, убедившись, что каждый раз она останавливалась перед аптеками. Наконец, осмотревшись боязливо, она вошла в одну. Я тоже вошел вслед за нею. Увидев меня, она вздрогнула. Я попросил дать мне мази для ран, и продавец дал мне из банки, которую он только что поставил на прилавок. Заплатив деньги, я ушел, а через несколько минут и она вышла. Она шла не торопясь, как бы прогуливаясь, и по временам озиралась украдкой. Очевидно, она получила то, что ей нужно было, и не хотела привлекать к себе внимания скорым возвращением во дворец. Я догнал ее в безлюдном месте. «Сударыня, — сказал я, снимая шляпу, — я друг того господина, для которого вы купили мазь и другие снадобья». Она побледнела, как полотно, но решительно ответила: «Я не понимаю, о чем вы говорите, сударь! Если вы будете приставать к скромной женщине, я позову полицию». «Повторяю, — сказал я, — что я друг господина, для ран которого вы только что купили лекарство. Я слуга его двоюродного брата, рыцаря Флетчера, а вашего больного зовут граф Франсуа де Лаваль». Она взглянула на меня с изумлением и пробормотала: «Откуда вы это знаете?» «Не все ли равно, — ответил я. — Достаточно того, что я это знаю. Мой господин и я приехали в Париж именно затем, чтобы отыскать графа и спасти его. Доверьтесь мне; только тогда мы и сможем выручить его». «А как зовут вашего господина?» — спросила она, все еще сомневаясь. «Филипп», — сказал я. «Слава Богу! — воскликнула она, всплеснув руками. — Когда он был очень болен, то в бреду все говорил о Филиппе. Сам Бог послал вас ко мне. Мне было ужасно трудно». «Пойдемте куда-нибудь в глухое место, — сказал я, — здесь на нас могут обратить внимание».

Через несколько минут мы свернули в глухой переулок, и она рассказала мне следующее:

«Я служу горничной во дворце, и мне поручено было убирать комнату графа де Лаваля. Раза два он видел меня и говорил со мною очень любезно, и я подумала: «Какой добрый господин, и как жалко, что он еретик». Когда наступила та ужасная ночь, нас всех разбудили стоны, крики и звуки мечей. Некоторые служанки в страхе побежали узнать, что такое происходит; в их числе была и я. Проходя мимо комнаты графа де» Лаваля, я заглянула в нее. Трое убитых солдат лежали на полу, и рядом с ними граф без признаков жизни. Я бросилась к нему, подняла его голову и брызнула в лицо воды из бутылки, стоявшей на столе. Он открыл глаза и попытался было подняться. «Что случилось, сударь?» — спросила я: «Убийство гугенотов, — сказал он слабым голосом. — Разве вы не слышите набата на улице и шума во дворце? Они вернутся и добьют меня. Благодарю вас за то, что вы сделали для меня, но все это бесполезно». Я спросила его: «Можете вы идти, сударь?» «С трудом», — ответил он. «Обопритесь на мое плечо», — сказала я, и с большим трудом провела его по лестнице, по которой почти никто не ходил, на самый верх. Он несколько раз повторял: «Бесполезно, я ранен смертельно», но тем не менее продолжал идти. Я спала в маленькой комнате под крышей с двумя другими служанками, а в конце коридора находился большой чулан, заставленный старою мебелью. В этот чулан я и отвела его и нагромоздила перед ним много тяжелой мебели, на случай, если бы его стали искать. Там я сделала ему постель и перевязала, как умела, его раны. Раза два-три в день мне удавалось забегать к нему и приносить ему воду и пищу. Одно время я думала, что он умрет, потому что он целых четыре дня не узнавал меня, а в бреду все звал какого-то Филиппа на помощь. К счастью, он был так слаб, что говорил шепотом. На другой день дворец весь обыскали, но помещения прислуг осмотрели невнимательно, заметив, что мы спим по три, по четыре в комнате и что спрятать там кого-нибудь невозможно, чтобы другие не знали об этом. Заглядывали и в чулан, но я привела там все в такой беспорядок и так тесно заставила тяжелыми вещами, что обыскивавшим и в голову не пришло посмотреть дальше. Когда они искали в чулане, я находилась в своей комнате, и сердце мое замирало от страха, пока они не вышли оттуда. В последующие десять дней граф немножко поправился, но все четыре раны его до сих пор ужасны и болезненны, хотя уже начинают заживать. Он может уже немного ходить, хотя с трудом. Его легко было бы вывести из дворца в ливрее через вход для прислуги, но для дальней дороги он еще очень слаб; раны его могут открыться, а одна из них около сердца.

— Но что же нам теперь делать, Пьер? — спросил с беспокойством Филипп.

— Завтра вечером, сударь, когда стемнеет, эта женщина выйдет из дворца с господином Франсуа. У нас еще достаточно времени, чтобы найти квартиру, где можно было бы поместить его. Мы должны привести его тайно, так, чтобы никто не знал, что в квартире есть кто-нибудь, кроме нас двоих. Когда он поправится, мы достанем для него такой же костюм, как наши, и уедем.