Евгений Бажанов - По законам Дикого поля

На Волге из рыбьих шкур делали паруса, за неимением холста. Такой парус появился здесь потому, что в Волге рыбы добывали больше, чем в море-океане. Добывали быстро. Забросят невод, а вытягивают человек двадцать с трудом. Брали только красную рыбу. Остальную выбрасывали в реку и птицам. Черная рыба дешева. Покупателя на нее не было. Зато для пошива ветровок, парусов, сапог летних, мешков годились шкуры не только белужьи, но и щуки, налима, сома… Шкуры влагостойкие и крепкие.

От рыбаков и звероловы Дикого поля переняли навыки шить одежду «на рыбьем меху». Не сильно греет, зато от дождя и ветра с мокрым снегом защищает. Шили звероловы ветровки шире и длиннее рыбацких и бурлацких. Епанча от долгого дождя промокнет, меховая куртка и от мокрого снега лезет. Дымленая кожа и та сыреет, да и тяжела она. Вот и выручала ветровка из рыбьих шкур. Наденешь ветровку на меховую куртку – и сухо, и тепло. Меньше времени на просушку одежды, больше на охоту.

Через несколько дней Вожа и Васек тронулись в путь. Предосенняя степь побурела, но еще оставалась полна жизни. По склонам холмов звероловы видели многочисленные норы сурков, похожие на волчьи норы. На рыхлой удобренной земле перед норой всегда появляется густая трава, выделяясь в степи яркими зелеными пятнами.

По опушкам лесных колков попадались еще и более крупные норы барсуков.

Любопытные сурки, сидя на задних лапах, посвистывали и подскакивали.

Звероловы-промышленники на них почти не обращали внимания. Мех малоценный. Из шкур сурков шили чехлы для ружей, чтобы закрыть от сырости замок. Добывать сурков и барсуков легко и изобильно. Но уважающие себя звероловы ими пренебрегали и добывали только в малом количестве из-за целебного жира для личных надобностей.

Дорогу преграждали многочисленные реки и длинные узкие озера, которые на деле часто оказывались лиманами [66]и ериками [67], или ильменями [68].

Переправлялись с помощью коней. Настоящий «промышленный конь» хорош не только в скачке, но приучен ко многим вещам. Выстрела и зверя не боится. На него можно смело класть свежую медвежью шкуру, не дрогнет. В степи, догнав зверя, даже волка, хватает его зубами и бьет копытами. Умеет спокойно ходить по топким местам и кручам. Не боится вида глубоких оврагов. Знает голос и посвист хозяина.

Промышленный конь неприхотлив. Зимой в лесах при глубоком снеге русские промышленники приучали коней есть мох, поливая его солоноватой водой.

В безвыходных ситуациях промышленные кони ели даже трибушину травоядных животных, которую им подавали звероловы.

Зимой такой конь мог без воды обойтись. Если путник ехал по снежной степи на обычном коне и приходилось заночевать в открытом поле, то оглобли саней ставили вертикально и коня привязывали коротким поводком к оглоблям, чтобы он не нахватался снега, иначе пропадет. Иное дело промышленный конь. Снег ест запросто. Если не было снега, а только лед, то зверолов-промышленник мелко колол лед для своего четырехногого друга, и тот губами подбирал ледяную кашицу и тем утолял жажду.

Такой конь не боится большой воды. На глубине любой конь под тяжестью седока и даже вьюка тонет. Зато в брод промышленный конь идет по глубине до сажени, если грунт твердый. Пока конь чувствует под копытами дно, он будет идти на дыбах. Затем с увеличением глубины будет двигаться скачками на задних ногах и лишь потом при необходимости поплывет.

Там, где брод мелкий, Вожа и Васек не слезали с коней. Стременные ремни перехлестывали через седло, так что стремена поднимались до уровня седла и, стоя на конской спине, преодолевали реки и озера.

Но, встретив глубокую речку, Вожа поднял руку в знак остановки. Большой и маленький звероловы дружно резали ножами камыш и вязали маленькие плотики. На плотики укладывали седла, оружие, вьюки. Плотики привязали к хвостам коней. Сами звероловы плыли, держась за гривы над глубоко погруженными конскими спинами.

– Плыви от коня с той стороны, откуда течение, – учил Вожа. – Если плывешь над конем, держись левой рукой за гриву, а правой за поводья.

Когда кони доставали ногами дна, пловцы сели на них верхами и выехали на заросший камышом берег.

Луговая степь равнинная. Зонтичные травы в пояс, а местами конного закрывали. К югу травы постепенно становились ниже, беднее, высотой до колена, редко по пояс. Даже там, где прошли косяки тарпанов и стада сайгаков, травы достаточно высоки, летом животные поедали мягкие травы и не трогали жесткие дудки высоких трав.

Степь полна разнообразия жизни, движения. То тут, то там отдельные деревья и кустарники, непролазные куртины дикой вишни, боярышника и бобовника. То слева, то справа мелькнет изгиб речушки или озерцо. Тучи птиц с уже повзрослевшим потомством поднимались в воздух с оглушительными криками. Порой хищная птица взметывалась из-под самых конских копыт. А вдалеке синел лес.

При движении на юг травы все ниже, а зверя и птиц, казалось, все больше. В ковыльной степи выследить зверя легче. Зверолов здесь меньше, добычи больше… Вожа поднял голову. В поднебесье неслышно парили огромные белоголовые сипы, черные грифы, стервятники и разного рода орлы. Все привычно, спокойно и настраивало на благодушный лад.

– Белку зимой бьют, – наставлял Вожа брата. – Зато медведя бери в июле-августе. В это время у топтыгина самый длинный и пушистый мех. Зимой медведя бьют из-за мяса и сала. Зимние медвежьи шкуры берут хужее. Из медвежьих шкур шубы шьют, но очень уж они тяжелы и больше на подстилки идут. Одна шкура два-три и четыре рубля стоит. Прежде лису смотри. Она для нас ныне лучшая добыча. Рыжую лисицу-огневку за семьдесят-восемьдесят копеек берут. Корсака копеек за тридцать-соролк. Чернодушка, это если спина красноватая, а душка и чрево черные, уже рубля по два-три. Чернобурку и по десяти рублей возьмут. Чем меньше красных и светлых волос, тем мех дороже. Редкий. За черную лису можно взять и тридцать рублей, и все сто. У лося шкура велика, а цена рупь-полтора. А рысь по четыре-пять рублей оторвут с руками. Рысь – редкая удача. Волков пропасть сколько. Двоих добыл и получи как за рысь. Черного волка добыл, меньше чем за десять рублей не отдавай. Они за диковину почитаются. Степные волки поменьше лесных, но шкура у них легче и оттого ценится. Куница стоит рубль. А за порешню проси четыре и меньше чем за три не отдавай. Горностая за десять копеек продашь, а норку за полтинник.

– А барсук? – спросил Васек.

– Шкура жесткая. Его жир целебный. Берут. Ближние охотники добывают. И хорька не бери. Мех холодный и духа тяжелого. Никто не возьмет. Хохуля стоит две копейки, а возьмут сколько не принеси.

А белка? – спросил Васек.

– Лучшая у нас водится. В борах на Соку и Самаре. Самая крупная из всех. Они по семи, восьми копеек идут. Уральская мелка и цветом похуже. За уральскую по двадцать копеек за десяток дают. У бобра мех красивый, хотя и тяжелый. Царский. По два рубля идет. Дикую лесную и камышовую кошку по двадцать копеек отдавай. Пусть люди греются, звероловов вспоминают. Их в дальние страны, за три моря повезут.