Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона

— Меня таскают по судам не за какую-то вину, — жаловался Сократу Критон, — а только в расчёте на то, что я захочу откупиться. И я отдаю им деньги. Только никаких денег не хватит, если так и дальше будет продолжаться. И я был вынужден нанять человека, который теперь отгоняет сикофантов от моего дома.

— Кто же этот стражник? — спросил Сократ, посмеиваясь. Он наверняка знал, о ком идёт речь, но хотел, чтобы узнали и остальные слушатели. — Не обходится ли он тебе дороже, чем сикофанты, требующие денег?

— Конечно, его услуги обходятся мне недёшево. Я отдаю ему часть хлеба, масла, вина и шерсти, приглашаю на обеды по случаю жертвоприношений и, вообще, подношу всякие подарки.

— А не лучше ли было бы завести собак, скажем волкодавов?

— С волкодавами не договоришься: они могут напасть и на невинного человека.

— А сикофанты, стало быть, все заведомо виновны?

— Разумеется, — ответил Критон.

— Значит, их-то и следует привлекать к суду?

— Конечно.

— Почему же не привлекают?

— Да ведь некому.

— Есть власть, — напомнил другу Сократ.

— Так ведь они ей и служат!

— Ты хочешь сказать: каковы сикофанты, такова и власть? — спросил Сократ.

— Разумеется. Власть делится с ними доходами осуждённых, они, в свою очередь, приносят доход власти. Это одно и то же.

— Значит, к суду надо привлекать и властителей, и их сикофантов, — заключил Сократ. — Тогда и волкодавов держать не придётся. А кому же это под силу? — обратился к слушателям Сократ.

— Власти народа, — робко ответил кто-то из слушателей.

— Фрасибулу, — сказал другой.

— Вот и я говорю, что Фрасибул — главный волкодав! Его нужно звать для охраны наших овечьих стад! — весело сказал Сократ и повернулся к Платону, хотя заметил его раньше. — Ты хочешь мне что-то сказать? — спросил учитель.

— Да, Сократ. Но для этого тебе следует встать и пройтись со мной. Это известие не для всех.

— Хорошо, — сразу же согласился Сократ. — Хотя я уверен, что нет таких известий, которые не предназначались бы для всех. То, что происходит в этом мире — и большое, и малое, и великое, и ничтожное, — касается любого.

Они спустились со ступенек и остановились.

— Я видел Крития. Он велел передать, что недоволен твоими разговорами с афинянами и что принято решение запретить тебе вести какие-либо беседы у храмов, на площадях и в гимнасиях. Думаю, под страхом смерти, — добавил Платон.

— Критий опасается, что мои разговоры принесут ему смерть?

— Не ему, а тебе, Сократ.

— Если он угрожает за мои беседы смертью, то не означает ли это, что они смертельно опасны для него?

— Ну, он от этого не умрёт.

— Отчего же тогда он грозит смертью мне? Ладно. — Сократ положил Платону на плечо руку. — Я всё понял, разумеется. И наверное, сам поговорю с Критием о том, для кого смертельно опасны мои разговоры.

— Не делай этого, Сократ. Критий мстителен и коварен.

— Об этом я и поговорю с ним. Ведь эти качества неизбежно ведут человека к гибели. Я поговорю с ним о том, что смерть приближают не столько болезни, сколько поступки. А поступок составляют три вещи: чувство, мысль и действие.

— Ты знаешь об Автолике? — спросил Платон.

— Да. Ещё недавно мы встретили его здесь, у храма, когда читали надписи на колоннах, а где теперь можно увидеть его? Говорят, ты состязался с Автоликом. Кто из вас был сильнее?

— Он был сильнее.

— Видишь, сила не спасла его, а погубила. Так и ум может погубить человека. Трусы убивают сильных, глупцы — умных, уроды — красоту, потому что сильных, умных и красивых так мало.

Платон заглянул в глаза Сократу и увидел в них печаль.

Они вернулись в храмовый портик. Платон присел на ступеньку рядом с Федоном и спросил, не собирается ли тот домой, на Пелопоннес.

— Ведь теперь туда путь свободен, твои соотечественники покорили Аттику, — сказал Федону Платон.

— Нет, не собираюсь, — ответил Федон. — На Пелопоннесе у меня есть дом и земля, а здесь — Сократ. Сократ стоит всего Пелопоннеса.

Адимант возвратился домой с дружеской пирушки поздней ночью и разбудил старшего брата. Платон начал браниться, но Адимант присел к нему на постель, обнял его и сказал:

— Не ворчи, успеешь выспаться. А с новостью, которую я принёс, тебе будет спаться ещё слаще. — И тут же сообщил: в Афины из Фригии возвратилась Тимандра.

— Одна?! — ахнул Платон.

— Разумеется, одна.

— Почему — разумеется? — Что-то в ответе брата Платону не понравилось. — А где Алкивиад?

Адимант встал и отошёл от постели Платона, словно опасаясь чего-то.

— Что-то случилось с Алкивиадом? — насторожился Платон, по-своему истолковав жест Адиманта.

— Да, что-то случилось, — неохотно и со вздохом ответил Адимант. — Но тебе-то какое дело до этого? Я тебе принёс приятную весть, а ты пристал ко мне с вопросом об Алкивиаде. Я не знаю, что с ним, — стал злиться Адимант. — Может, отправился в какую-нибудь другую страну, может, заболел...

— Ты что-то знаешь и не хочешь говорить! — перебил брата Платон. — Отвечай: что случилось с Алкивиадом?! — Соскочив с постели, он приблизился к Адиманту.

Тот невольно втянул голову в плечи и пригнулся, будто ожидал удара, хотя Платон за всю жизнь и пальцем его не тронул. Напротив, он был неизменно нежен с младшим братом, любил его, но высокий рост, широкие плечи борца и низкий зычный голос всегда пугали Адиманта, особенно в тех случаях, когда Платон сердился. Сам он удался не в отца, как старший брат, а в мать, которая была маленькой, хрупкой и по-женски робкой.

— Отвечай! — повторил своё требование Платон и сжал своей лапищей плечо Адиманта.

— Ладно, тебе же будет хуже, — сдался тот. — Я хотел доставить тебе радость, но, видно, придётся сообщить новость, что намеревался отложить до утра. Алкивиад не вернулся, потому что его убили.

— Кто?! — с болью в голосе вскрикнул Платон — и так сильно сжал плечо брата, что тот застонал от боли, вырвался и бросился к двери. — Стой! — остановил его Платон. — Или ты не знаешь, кто это сделал? — попытался он смягчить голос.

— Да, не знаю. Тимандра как будто сказала, что Алкивиада убил Фарнабаз, персидский сатрап. Но никто толком не знает, так ли это. Сам спросишь у Тимандры.

— Сам?

— Конечно. Ведь ты пойдёшь к ней?

— Пойду?

— Теперь Тимандра свободна, а ты любишь её, стало быть, должен пойти к ней.

— Пойти?

— Ты что — эхо? — засмеялся Адимант. — Ты повторяешь мои слова, а не отвечаешь.

— Не отвечаю?

— Да очнись же ты, Платон! Завтра начинаются Антестерии!

— Да, да, — покивал головой Платон и вернулся к своей кровати. — Завтра праздник... А где она остановилась? Я о Тимандре.

— В своём доме. Разве ты забыл, что Алкивиад купил ей большой дом за стоей [52] ...дом за стоей? — Стоя — в древнегреческой архитектуре галерея-портик (иногда двухъярусная) для отдыха, прогулок, бесед. ?