Церенц - В муках рождения

— Его святейшество католикос оказывает нам милость, посылает из Сюника к нам юную девушку. Ты видела ее, сестра моя? — спросила она. В ее простых словах чувствовалась тонкая насмешка, доступная только женщине.

— Нет, великая княгиня, если прикажешь открыть ворота, мы примем ее.

— Скорей откройте ворота. Бедняжка в такую стужу, должно быть, совсем замерзла. Отведите ее в отдельную комнату, накормите и дайте мне знать. Как можно было в такой холод из Сюника посылать ее сюда? Какая безжалостность! В чем дело, не пойму.

Последние слова слышала только она сама. А когда монахиня вышла, продолжала: «Меня хоть в теплые весенние дни выслали сюда, в эту тюрьму… Но кто эта девушка? „Из высокого знатного рода“, пишет католикос и приказывает „держать в строгости“. В чем же ее вина? Какие преступления совершила эта семнадцатилетняя девушка? Может быть, такая же преступница, как я? Я тоже была из знатного рода… Может быть, и она на берегу голубого Севана глотнула из чаши любви, и об этом узнали…»

Она задумчиво стала смотреть на воды Чороха.

Течение реки, удары волн о берег, их однообразный плеск занимают только наши глаза и наши мысли, не нарушая их течения. Васкануш в эти минуты видела в бурных волнах Чороха убранные золотом и резьбой палаты отцовского дворца в Тароне и себя в расшитом золотом платье из виссона, видела двадцатилетнего Овнана, этого молодого сасунского льва с темными волосами, опадающими до плеч, его высокий лоб, сверкающие очи, которые от одного ее слова опускались, а взор теплел; видела залитый луной розовый сад, себя на скамье и его коленопреклоненным у своих ног, видела появившегося внезапно над головой своего отца, Васака, его гневные глава… И вот золоченые палаты, платье из виссона, Овнан, розовые кусты — все, все поглотили волны Чороха, а она осталась одна в своей грустной келье, тишину которой нарушал только треск дров в горящем камине…

Уже был поздний вечер, когда к игуменье привели девушку и оставили их наедине. Васкануш увидела перед собой одно из тех нежных созданий, кожа которых белее лилий, а волосы имеют блеск серебра. Она походила на росток, который, кажется, погибнет вдали от родных мест, не имея сил расти на чужой земле.

Не успела игуменья спросить, как ее зовут, как в ответ раздались глухие рыдания. Васкануш встала с места и, как нежная мать, взяв ее за руку, усадила рядом с собой.

— А теперь, дитя мое, — сказала она, когда девушка успокоилась, — расскажи мне все и только правду. Кто знает, может быть, я смогу помочь тебе. Скажи, кто ты, чья дочь, зачем тебя послали сюда? Если ты хочешь, чтобы над тобой сжалились, должна говорить только правду.

— Меня зовут Заруи, я дочь Григора Супана, князя Сюнийского, которого этим летом убил Бабкен Сисакан.

— Я знаю эту грустную историю, дитя мое, расскажи, почему тебя послали сюда?

— Отец два года тому назад обручил меня с сыном Бабкена, Ашотом. Теперь мой брат Васак хочет выдать меня замуж за гардманского князя Ктрича, и так как я не согласилась, то он отправил меня сюда в заточение.

— Не плачь, дитя мое, здесь не тюрьма, и я тебя через некоторое время верну домой, будь спокойна. А что говорит твоя мать по этому поводу?

— Мать?.. О, если бы моя мать была жива…

— Не плачь, Заруи, успокойся, — сказала Васкануш, но и ее глаза наполнились слезами, когда она узнала, что эта милая, наивная девушка круглая сирота. Походив немного по комнате, она вернулась на место.

— Ты хотела выйти замуж за Ашота, поэтому тебя и решили выдать за Ктрича?

— Ашот был моим женихом, и я любила ею, но когда мой отец пал от руки его отца, все сказали, что сыну Бабкена невозможно жениться на мне. Я согласилась с этим, но Ктрич — злой человек, я боюсь его. Оставили бы меня дома, а если хотели отдать в монастырь, то и в нашем краю есть женский монастырь, зачем было отправлять меня в такую даль. Сколько больших князей, монахов, епископов ополчилось против одной слабой девушки, и в этот холод, снег…

— Хорошо, дитя мое, ты не волнуйся. Весной моим долгом будет отправить тебя в Сюник. А теперь пойди в приготовленную для тебя комнату и отдохни. Я подумаю и позабочусь обо всем. Ты пойди теперь, я говорю тебе, надо подождать весны.

От этих ласковых слов на залитом слезами лице сюнийской княжны засияла улыбка, сомнения и страх сменились доверием. Покрывая руки Васкануш поцелуями, княжна опросила:

— А сколько дней до весны, прекрасная княгиня?

— Сейчас только половина зимы, дочь моя. Когда придет весна, то увидим ее и ты и я.

— Хорошо, тогда я пойду отдохну. Я очень устала.

Когда девушка вышла, игуменья задумалась. Из ее рассказа она поняла, что дерзкие поступки и угрозы Ашота, очевидно, стали причиной этого спешного заточения.

Ее догадки подтвердились, когда дня через три рано утром ей доложили, что староста Смбатавана явился в монастырь с важным донесением. В комнату дошел пожилой серьезный человек и, почтительно поклонившись, молча стал у дверей.

— Добро пожаловать, Татос, — сказала Васкануш. — Говори, с каким важным сообщением пришел.

— Твой слуга, мать княгиня, готов выполнить твой приказ.

— Понимаю. Сестры, оставьте нас одних. Теперь говори.

— Этой ночью двадцать всадников прибыли в село и потребовали ночлега. И пригласил к себе их начальника, молодого человека лет двадцати пяти, остальных разместил по двум дворам. Молодой человек разными уловками стал расспрашивать меня, где остановилась молодая девушка, прибывшая вчера и что из себя представляет наш монастырь, каково его расположение, его силы. Сказал, что едет как посланец спарапета в Константинополь, но по нездоровью хочет отдохнуть несколько дней в Смбатаване. Он сказал, что и сам он и его всадники — из Ширака, но по его выговору, да и не только его, но и спутников я понял, что они сюнийцы. По взволнованному виду молодого человека я догадался, что он приехал к нам из-за приезжей девушки и может предпринять что-нибудь неразумное. Вот и счел своим долгом сообщить тебе, мать-княгиня.

— Тебе он показался нездоровым?

— Ничуть, но он очень печален, все о чем-то думает и внезапно задает вопросы.

— Как обращаются с ним его спутники?

— Как со своим князем.

— Узнал его имя?

— Его зовут Нерсэ.

— Как тебе кажется, что он замышляет?

— Мне кажется, он хочет напасть на монастырь и похитить девушку.

— Но кто мог известить его, что девушка у нас? Очевидно, сюнийцы, доставившие ее сюда, на обратном пути встретились с ним и рассказали.

— Очень может быть.

— Неважно. Сейчас поезжай домой, и раз твой гость нездоров, он, конечно, дома. Передай ему, что настоятельница монастыря шлет ему привет и хочет его видеть.

Старик был очень изумлен, ибо впервые слышал, чтобы княгиня пригласила в монастырь незнакомца. Тем более, что, как ему казалось, после такого сообщения она должна была приказать запереть крепче ворота и усилить охрану. Но так как он обязан был подчиниться ее приказу, то приложил руку к груди и пошел к выходу.