Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

— Я бывал здесь раньше, — заметил де Катина. — Помню, сделал отметку вон на том клене с толстым стволом во время последней поездки с губернатором в Монреаль. Это было еще при Фронтенаке, когда короля почитали первым лицом в государстве, а епископа только вторым.

При этом имени краснокожие, сидевшие, как терракотовые фигуры, без малейшего выражения на застывших лицах, насторожились.

— Мой брат сказал про великого Ононтио, — проговорил, оглянувшись, один из них. — Мы слышали свист зловещих птиц, уверяющих, что он более не вернется из-за моря к своим детям.

— Ононтио теперь у великого белого отца, — ответил де Катина. — Я сам видел его в совете, и он непременно вернется из-за моря, когда будет нужен своему народу.

Индеец покачал бритою головою.

— Звериный месяц протек, брат мой, — промолвил он на ломаном французском языке, — а прежде чем наступит месяц птичьих гнезд, на этой реке не останется ни одного белого, кроме живущих за каменными стенами.

— Что такое? Мы ничего не слыхали. Ирокезы напали на белых?

— Брат мой, они заявили, что съедят гуронов, и где теперь гуроны? Они обратили свои лица против эриев — и где теперь эрии? Они пошли к западу на иллинойцев — и кто найдет хоть одно иллинойское селение? Они подняли топор на андастов — и имя андастов стерто с лица земли. А теперь они проплясали пляску и пропели песню, от которой мало будет добра моим белым братьям.

— Где же они?

Индеец обвел рукой весь горизонт от юга до запада.

— Где нет их? Леса кишат ирокезами. Они словно пожар в сухой траве — так же быстры и ужасны.

— Ну, — вздохнул де Катина, — если действительно эти дьяволы сорвались с цепи, нашим в городе придется вызывать старика де Фронтенака, коли не желают поплавать в реке.

— Да, — произнес Амос, — я видел его только раз, когда вместе с другими мена привели к губернатору за торговлю во владениях, которые он считал французскими. Рот у старика был стиснут, словно капкан для хорька, а подарил он нас таким взглядом, как будто намеревался сшить себе штиблеты из наших скальпов. Но все же сразу чувствовался в нем вождь и храбрый человек.

— Это был враг церкви и правая рука дьявола в новой стране, — раздался голос со дна челнока.

То говорил монах. Ему удалось освободиться от кожаной перчатки и пояса, которыми заткнули рот проповедника американцы. Теперь он лежал скорчившись и свирепо поглядывал на своих спутников, сверкая недобрыми огоньками черных глаз.

— Челюстная снасть у него поослабла, — заметил капитан Эфраим. — Сейчас подтяну ее хорошенько.

— Нет, зачем нам тащить его дальше? — проговорил Амос. — Лишний груз, а пользы никакой. Выкинем-ка его.

— Да, пускай выплывет или потонет! — с воодушевлением крикнул старый Эфраим.

— Нет, высадим на берег.

— Для того чтоб он побежал сказать черным курткам?

— Ну, так на остров.

— Прекрасно. Он может окликнуть первого из своих, кто пройдет мимо.

Они подплыли к острову и высадили монаха, ничего не сказавшего, но взглядом пославшего им проклятие. Ему оставили небольшой запас сухарей и муки, чтобы просуществовать, пока его кто-нибудь не подберет. Затем, миновав поворот реки, беглецы пристали к берегу в маленькой бухте, где кустики каких-то ягод доходили до самого края воды, а лужок пестрел белым молочайником, синими гиацинтами и пурпуровым пчелиным листом. Здесь они вытряхнули свою незатейливую провизию, с аппетитом поели и принялись обсуждать планы на будущее.

Они были снабжены всем необходимым для путешествия. Капитан брига, на котором новоангличане выехали из Квебека, хорошо знал Эфраима Сэведжа. Да, впрочем, кому же не было знакомо это имя по берегам Новой Англии? Он взял с Эфраима вексель на три месяца за столько процентов, сколько удалось выжать, дал последнему под него три превосходных ружья, добрый запас амуниции и достаточно денег. Таким образом, Сэведж мог нанять челнок, индейцев, запасшись мясом и сухарями по крайней мере дней на десять.

— Словно новая жизнь влилась в мои жилы с тех пор, как я чувствую ружье за спиной и слышу запах деревьев, — говорил Амос. — Отсюда, наверно, не более ста миль до Альбани или Шенектеди, если идти напрямик лесом.

— Да, парень; но как девочке-то преодолеть эту путину? Нет, нет, останемся лучше на воде.

— Тогда у нас только один путь. Нужно проплыть всю реку Ришелье, взять направо к озеру Шамилей и Сан-Сакраменто. Тогда мы будем как раз у верховьев Гудзона.

— Это опасная дорога, — возразил де Катина, понимавший разговор своих спутников, хотя сам еще не мог принять в нем участия. — Нам придется пробираться по владениям могавков.

— Другого пути, по-моему, нет. Выбирать нам не из чего.

— У меня на реке Ришелье есть друг, который, я уверен, поможет нам, — с улыбкой заявил де Катина. — Адель, ты слышала от меня о Шарле де ла Ну, владельце "Св. Марии"?

— Это его ты называл канадским герцогом, Амори?

— Вот именно. Его владения лежат на реке Ришелье, несколько на юг от форта Сан-Луи. Я уверен, что он окажет нам помощь.

— Отлично! — воскликнул Амос. — Если у нас окажется там друг, все пойдет по-хорошему. Итак, дело решено, мы будем держаться реки. Приналяжем на весла, а не то этот монах наделает нам хлопот, если ему удастся, конечно.

В продолжение целой недели маленькая кучка людей с трудом поднималась вверх по течению большой реки, придерживаясь южного берега. С обеих сторон тянулись густые леса, но по временам попадались просеки и узкая полоса желтого жнивья, указывавшая место запашек. Адель с любопытством рассматривала деревянные домики с выступающими верхними этажами и причудливыми коньками на крышах, прочные каменные дома помещиков и мельницы в каждом поселке, служившие двойной цели — размалывать зерно и быть местом убежища в случае нападений. Горький опыт научил канадских поселенцев, — это только впоследствии поняли и английские, — что в стране дикарей безумно строить уединенные фермы среди полей. Б этой местности все лесные просеки расходились кучеобразно от центра, и каждый коттедж был расположен сообразно военным потребностям всего поселка с тем, чтобы при защите одного можно было отстаивать и все другие пункты, а в случае крайней опасности собраться в каменном доме или мельнице. Из-за каждого пригорка и холмика вблизи селений виднелись сверкавшие на солнце мушкеты часовых. Шли вести, что отряды пяти племен, скальпировавшие попадавших в их руки поселян, бродят здесь повсюду и в состоянии нагрянуть нежданно-негаданно в любое место и в любой час.

В самом деле, куда бы ни направился путник, — по реке ли Св. Лаврентия или к западу на озера, на берега ли Миссисипи или на юг, в страну ли широкиев или криков, — везде он нашел бы жителей в одинаковом состоянии тревожного ожидания. Причина была одна. Ирокезы, как их окрестили французы, или Пять Племен, по их собственному названию, тучей нависли надо всем обширным материком. Союз этих племен являлся вполне естественным, они все происходили от одного корня, говорили на одном языке, и все попытки посеять между ними раздор были напрасны. Могавки, каюги, онондаги, онеиды и сенеки в мирное время гордились своими особенными украшениями, значками и вождями, но во время войны все они становились ирокезами и неприятель одних считался общим врагом. Численность их была невелика: им никогда не удавалось выставить в поле и двух тысяч воинов; владения их не отличались обширностью и состояли из поселков, разбросанных на пространстве между озерами Шамилей и Онтарио. Но ирокезы были крепко связаны между собой, лукавы, отчаянно храбры, дерзки и энергичны. Живя в центре материка, они делали набеги во все стороны поочередно, никогда не довольствуясь поражением противника, но уничтожая и истребляя его в корень. Одно за другим они истребили различные племена на пространстве тысячи квадратных миль, оставив тех, существование которых казалось им безопасным. В одном ужасном побоище они смели с лица земли гуронов и их миссии. Ирокезы истребили племена северо-запада, и даже отдаленные саки и фоксы (лисицы) дрожали при одном их имени. Воины Пяти Племен опустошали набегами всю страну на западе, и их скальпирующие отряды достигли владений своих сородичей, племени сиу, властителей владык великих равнин, как ирокезы были властителями лесов. Новоанглийские индейцы на востоке, шауни и делавэры далее к югу платили им дань, а страх перед их оружием достиг границ Мэрилэнда и Виргинии.