Евгений Салиас - Атаман Устя

Отецъ попалъ въ острогъ, подъ кнутъ и въ Сибирь…

Оставшись одна, мать Ванькина сначала бѣдствовала въ нищетѣ. Затѣмъ она стала отлучаться изъ дому все чаще и приносить домой какія-то травы и сѣмяна, да, накупивъ посуды, бутылей и скляницъ, кипятила травные отвары, дѣлала настойки и продавала. Всякій народъ ходилъ къ ней, бралъ эти отвары и деньги мѣдныя оставлялъ.

Такъ прошло нѣсколько дѣтъ. Когда Ванька подросъ, и ему было уже подъ двадцать лѣтъ — онъ зналъ, что мать — знахарка, и самъ зналъ, какія травы какъ варить и отъ какой хворости какую кому давать. Знахаремъ сдѣлаться умному малому было нетрудно. Всѣ лютыя хворости людскія его мать раздѣляла больше только на три разныя, которыя были: огневица, холодушка и краль. Такъ обучился распознавать быстро и Ванька, помогая матери. Онъ ясно различалъ у больного сразу, холодушка у него или огневица. Но распознать краль онъ долго не могъ, пока не замѣтилъ, что мать все разныя крали находитъ и лѣчитъ людей. Тогда Ванька, не будь глупъ, рѣшилъ, что всякая людская хвороба, которая не огневица и не холодушка — есть краль. Но онъ въ знахарствѣ пошелъ дальше матери и уже дѣлилъ краль на большую и малую, на краль въ самомъ нутрѣ и на краль верхнюю, на всѣхъ частяхъ тѣла, на рукѣ ли, спинѣ, въ глазу, въ носу, въ горлѣ… Все это была краль! Эта болѣзнь давала больше денегъ, больныхъ этою болѣзнью было видимо-невидимо и малую краль, отъ которой и лѣчить бы не стоило, — Ванька лѣчилъ даромъ и всегда вылѣчивалъ. Зато вылѣченный имъ, случалось, тутъ же заболѣвалъ другой хворостью и тоже лѣчился, но уже за деньги. Малому было 20 лѣтъ, когда вдругъ свалилась и заболѣла сама его мать… Ванька не перепугался, ибо былъ увѣренъ, что она сама себя вылѣчитъ, какъ нипочемъ. Но мать лежала и не хотѣла сказаться: огневица у нея, холодушка или краль… И не захотѣла она выпить ни единаго глотка изъ своихъ отваровъ. Черезъ двѣ недѣли женщина уже заговаривалась, лежа въ углу горницы безъ движенья, не узнавая ни сына, ни дочери. А еще черезъ недѣлю Ванька похоронилъ мать, и они остались вдвоемъ съ молодой сестренкой круглыми сиротами.

Ванька не запропалъ — варилъ тѣ же травы и продавалъ… Но недолго… Надоѣла ему его жизнь въ кривой, узкой и грязной улицѣ… Потянуло его погулять по свѣту божьему. Не мало онъ съ восьми лѣтъ проѣхалъ въ телѣгѣ сотенъ верстъ и зналъ, что не одна Москва на свѣтѣ. Краше она многихъ, а можетъ и всѣхъ городовъ, — да прискучила. Часто собирался Ванька распродать свой скарбъ и, купивъ лошадь да телѣгу, — двинуться, куда глаза глядятъ. Сестренка уже пятнадцати лѣтъ, которая Ванькѣ казалась не Богъ вѣсть какой удивительной дѣвченкой — была, въ дѣйствительности, красавицей.

Повадились скоро около домишки двухъ сиротъ болтаться какіе-то неказистые люди… Двое стали, за отсутствіемъ Ивана-знахаря — какъ его звали въ улицѣ — навѣдываться къ дѣвушкѣ и уговаривать ее бросить брата и убѣжать. Горы золотыя сулили они, но сестренка робѣла и все брату пересказывала.

Ванька не стерпѣлъ… Въ одну темную ночь, когда къ сестрѣ чрезъ огородъ пробирался одинъ изъ этихъ молодцовъ, Ванька наскочилъ на него, сшибъ съ ногъ, сѣлъ верхомъ и полыснулъ его ножемъ. И не пикнулъ гость ночной. Затѣмъ хрипящаго взялъ онъ за ноги, отволокъ подальше отъ дома и бросилъ среди переулка. Молодецъ, однако, опасно раненый, но не убитый, — выздоровѣлъ и подозрѣвалъ Ваньку.

Заохали и въ кварталѣ заговорили и тоже думали всѣ на Ваньку;- дѣла были не хороши. Никто уже не шатался около нихъ и не смущалъ сестренку; но сосѣди все судили, что Ваньку посадятъ въ острогъ.

Наконецъ, однажды черезъ мѣсяцъ явился къ Ванькѣ баринъ, ласково заговорилъ, потомъ угостилъ, потомъ денегъ далъ рубля съ три… А придя еще раза два и посидѣвъ въ горницѣ Ваньки — однажды, подъ вечеръ, прямо бухнулъ:

— Продай мнѣ сестренку!

Ванька глаза вытаращилъ! Но не долго. Еще и ночь не совсѣмъ пришла на дворъ, какъ Ванька понялъ всѣ рѣчи, которыя держалъ этотъ баринъ. Преумно сказывалъ онъ, а Ванька слушалъ и почти облизывался отъ удовольствія.

Надо было выбирать — уступить сестренку или садиться въ острогъ по обвиненію въ душегубствѣ.

Представлялось ему сразу получить почти столько, сколько онъ съ трудомъ въ годъ зарабатывалъ отварами да настойками.

А за что? Ни за что! здорово живешь.

Представлялось въ противномъ случаѣ итти въ Сибирь!.. Баринъ предлагалъ пятьдесятъ серебряныхъ рублей за то, чтобы онъ не мѣшался и не путался… Сидѣлъ бы, зная свой шестокъ. А худого отъ этого его сестренкѣ ничего не будетъ. Одѣнутъ, одарятъ, осчастливятъ на всѣ лады… А если хочешь, молодецъ, то пожалуй ее и совсѣмъ увезутъ и кормить ему ее зря не придется…

Ванька согласился, но предпочелъ, оставивъ сестренку, — самъ обзавестись телѣгой, конемъ и двинуться изъ Москвы — куда глаза глядятъ. И погулять охота, да и отъ острога столичнаго подальше — будто надежнѣе.

Пятьдесятъ рублей были отсчитаны. Братъ съ сестрой поцѣловались и разстались, погоревали оба первые два дня, она даже часокъ поплакала по братѣ. Но что-жь дѣлать?… Не такъ живи, какъ хочется!..

Ванька чрезъ три дня былъ уже далеко отъ Москвы и съ тѣхъ поръ въ ней не бывалъ. Что сталось съ сестренкой, жива ли она, богата ли, нищая ли, или того хуже-отъ горе какое мыкаетъ на свѣтѣ — онъ не знаетъ теперь.

Пять лѣтъ прошатался Ванька изъ мѣста въ мѣсто вдоль Волги, катался и по Каспію. Всего пробовалъ онъ, и весело, хорошо жилось… Во всѣхъ городахъ по Волгѣ были у него друзья пріятели. И купцы, и свой братъ мѣщанинъ. Но случилось разъ… Ванька съ пріятелями въ Сызрани, изломавъ рѣшетку, залѣзли въ Соборный храмъ, обобрали его дочиста, ухлопали, да не добили сторожа, — да всѣ и попались… И въ острогъ сѣли!.. Трое изъ семи однако чрезъ мѣсяцъ бѣжали, въ томъ числѣ и Ванька.

Но теперь пришлось — только бывать въ городахъ и то съ опаской, а жить приходилось въ Устиномъ Ярѣ. Не чаялъ, не гадалъ знахарь Иванъ, а попалъ въ разбойники. И радъ бы теперь въ мѣщане приписаться, да нельзя… Разбойничай — хочешь-не хочешь! Впрочемъ теперь Ванька Черный только и помышлялъ о томъ, чтобы сдѣлаться мирнымъ обывателемъ, мѣщаниномъ какого-либо городка и жить знахарствомъ. Онъ былъ искусникъ и въ другомъ дѣлѣ — конокрадствѣ. Но если бы судьба позволила ему стать обывателемъ — онъ готовъ былъ дать обѣщаніе себѣ самому не только коней, но и собакъ не воровать.

Часто раскаивался онъ въ необдуманномъ поступкѣ — ограбленьи собора. Какъ попалъ онъ въ это дѣло — онъ самъ хорошо не помнилъ. Три молодца-сорванца подпоили его нежданно въ числѣ прочихъ, и никогда вообще не пьющій Черный захмѣлѣлъ шибко, да въ этомъ видѣ и увязался обворовывать храмъ городской… И попался!.. И вотъ теперь, бѣжавъ изъ острога, и разбойничай на Волгѣ, т. е. называйся разбойникомъ, а въ городахъ болѣе недѣли не заживайся и ворочайся опять въ Устинъ Яръ.