Евгений Салиас - Атаман Устя

За послѣднее время Ванька Черный сталъ все чаще и чаще отлучаться изъ Яра въ Камышинъ, гдѣ жилъ согласникъ и помощникъ всей шайки Усти — московскій мѣщанинъ Савельевъ, приписавшійся уже въ камышинскіе купцы.

Какое его было настоящее имя въ городѣ, конечно, не знали, но Устины молодцы или не знали, или предпочитали звать его по-своему, прозвищемъ, даннымъ Богъ вѣсть кѣмъ и когда, но уже болѣе десяти лѣтъ назадъ. Для нихъ всѣхъ этотъ Савельевъ — былъ съ именемъ: дядя Хлудъ, а по сношеньямъ съ нимъ: «согласникъ».

Дядя Хлудъ былъ просто притонодержатель, т. е. имѣлъ постоялый дворъ въ городѣ, гдѣ останавливались молодцы Усти и вообще всякая «вольница».

Черный влюбился въ дочь Хлуда, а умный пристанодержатель извлекалъ себѣ изъ Чернаго всяческую пользу, вовсе не намѣреваясь, конечно, выдать замужъ за волжскаго бродягу свою единственную дочь.

Но Черный этого рѣшенія не зналъ и надѣялся. Все, что приказывалъ Хлудъ Ванькѣ по отношенію къ шайкѣ, исполнялось имъ слѣпо, но хитро, ловко… Черный дѣйствовалъ, не жалѣя себя, надѣясь, что Хлудъ изъ благодарности, а отчасти оцѣнивъ ловкость его — рѣшится отдать за него красавицу-дочь, которой онъ тоже приглянулся.

Теперь Черный, по наущенію Хлуда, долженъ былъ подговорить кого-либо убить любимца Усти, Петрыня, котораго Хлудъ подозрѣвалъ въ измѣнѣ шайкѣ. А разгромъ Устина Яра лишалъ его, какъ согласника, хорошихъ доходовъ.

Выйдя отъ атамана, Черный повидался кой съ кѣмъ изъ молодцовъ, повѣдалъ про смерть товарища ихъ, татарина Измаила, но про подозрѣнія насчетъ молодца, сына бывшаго атамана Тараса, не сказалъ ни слова. Устя за эту болтовню могъ разгнѣваться.

Вечеромъ Черный, вспомнивъ о порученіи дяди Хлуда, рѣшилъ не откладывать его. На краю поселка, въ маленькой полуразвалившейся хибаркѣ, жилъ одинъ-одинехонекъ самый извѣстный на весь околодокъ молодецъ изъ шайки атамана Усти. Не только въ городахъ: въ Камышинѣ, Сызрани, въ Дубовкѣ, но даже въ Саратовѣ знали его или слыхали о немъ, и всѣ боялись равно, пуще огня.

Это былъ мужикъ, бывшій заводскій приписной въ Пермской губерніи, но уже давно бросившій работу на желѣзномъ заводѣ для работы на большихъ дорогахъ.

Имя его было никому неизвѣстно, а прозвище было — Малина.

Ему было уже лѣтъ за пятьдесятъ… На Волгѣ жилъ онъ уже лѣтъ двадцать и зналъ его вдоль и поперекъ, отъ Казани и до Астрахани, перебывавъ въ разныхъ шайкахъ, которыя смѣнялись одна за другой.

Когда и съ чего началъ Малина воровскую жизнь — тоже никто не зналъ. Извѣстно было только, что уже три раза въ жизни попадался онъ, сидѣлъ въ острогѣ, три раза вынесъ плети на площадяхъ, былъ сосланъ въ Сибирь на каторгу и три раза бѣжалъ снова. И теперь опять разбойничалъ.

Малину не любили въ Устиномъ Ярѣ, и самъ атаманъ какъ бы тяготился имъ… Изъ за одного Малины и его дѣловъ, его чрезмѣрной лютости, можно было дождаться присылки особой команды солдатъ для разоренія притона и гнѣзда ихъ.

Малина былъ «сибирный», т. е. свирѣпый каторжникъ, готовый и способный на все… А по виду онъ отличался отъ всѣхъ молодцовъ тѣмъ, что ноздри были у него вырваны, а одно ухо отрѣзано при второй казни за побѣгъ съ каторги и звѣрское убійство около Камышина. Кромѣ того среди лба виднѣлись сизыя черты въ полъ-вершка, т. е. выжженное клеймо и буквы: В. Д.- означавшія: Воръ. Душегубецъ.

Малину боялись даже обитатели Устинаго Яра, такъ какъ онъ изрѣдка запивалъ и пьяный впадалъ въ безсознательное неистовство.

За послѣднее лѣто онъ убилъ двухъ человѣкъ изъ мирныхъ молодцовъ шайки, которые даже и не ходили никогда на разбои. Попавъ почему-то въ «бѣга», они должны были поневолѣ жить въ притонѣ и считаться въ числѣ разбойниковъ, справляя однако самыя мирныя дѣла и порученья Усти.

Уже поздно вечеромъ около хибарки каторжника появилась фигура и тихо окликнула его со двора.

— Малина, а Малина!

Это былъ Ванька Черный.

Каторжникъ спалъ и не отвѣтилъ. Черный влѣзъ въ хибарку, прислушался и разслышалъ храпъ въ углу на полу.

— Малина! крикнулъ онъ.

Каторжникъ очнулся и промычалъ.

— Ну?.. Кого принесло?

— Я, Ванька… Мнѣ тебя надыть. Дѣло Малина, — забота страсть какая!.. Встань-ко… Наспишься, успѣешь.

Каторжникъ лѣниво поднялся и оба вышли на дворъ, гдѣ было свѣтлѣе отъ поднимавшейся изъ-за горы луны.

— Ну чего? позѣвывая спросилъ Малина.

— А ты тише, неровенъ часъ! Садись ко!

Черный сѣлъ на землю около куста. Малина опустился близъ него.

— Изъ города? Когда?.. просопѣлъ Малина, которому отъ рваныхъ ноздрей приходилось гнусить.

— Изъ города… Сейчасъ былъ у атамана и вотъ къ тебѣ. Дѣло! Какъ ты посудишь. Ты человѣкъ — голова! А мы что-жъ. Да и тотъ-то не прытокъ… нашъ-то. И себя и насъ погубитъ. Всѣ пропадемъ изъ-за его прихотничества да баловства.

— Да ну… Что?

— Петрынь балуетъ!

Малина промычалъ.

— Вѣрно сказываю.

— Давно и я такъ-то… смекалъ.

— То-то… А теперь, родимый, дѣло на-прямки пошло. Вотъ что! сказалъ Черный.

— Да что? Не городи, сказывай.

— Вѣдь онъ въ городъ отпросился.

— Ну!

— А въ городѣ его и слыхомъ не слыхать, сколько я тамъ пробылъ… и опять Орликъ тамъ же… Петрынь и не бывалъ.

— Въ Астрахани что-ль?

— Зачѣмъ… ближе… въ Саратовѣ онъ… и балуетъ! Мнѣ не вѣришь! Орликъ придетъ, спроси.

— Да ладно… Ну…

— Ну вотъ: что тутъ дѣлать? Мнѣ дядя Хлудъ наказывалъ… Ты, говоритъ, атамана упроси, а лучше всего потолкуй съ Малиной, атаманъ не повѣритъ… Да и пріятели они. Онъ Петрыня не выдастъ, пока тотъ его съ вами совѣмъ не погубитъ. А ты, говоритъ Хлудъ, потолкуй съ Малиной.

— Что жь? Коли надо — недолго. Что мнѣ щенокъ. Взялъ топоръ, да и готово. Нешто мнѣ его жаль что-ли?

— То-то!

— Да зря-то не люблю я… Вотъ что! Взять съ него нечего. Обижать онъ меня, щенокъ, не станетъ. Какъ-же?.. Можетъ ты, да Орликъ, да Хлудъ твой — брешете… разсуждалъ Малина лѣниво и сонно.

— Тебѣ говорю, онъ въ Саратовѣ на насъ показываетъ. Дядя Хлудъ говоритъ, что если эдакъ-то — мѣсяца не прогуляемъ, кандалы пошлютъ. Петрынь самъ ее и приведетъ сюда.

— Эвося. Дурни. Нужно? Пошлютъ? Они захотятъ и безъ Петрыня насъ разыщутъ… Нешто мы гуляемъ по Волгѣ. Мы, вишь, сидимъ. Пришелъ, разорилъ все, порубилъ кого, а кого увезъ… Ну… И все! Дурни.

Оба замолчали.

— Что же дѣлать? Ты бы что-ль!.. выговорилъ Ванька Черный.

Малина зѣвнулъ.

— Чего брехать… Когда скажете — нужно. Ну, и порѣшу. Долго-ль? Да толкъ-отъ какой. Коли онъ уже продалъ всѣхъ.

— То-то еще невѣдомо. Можетъ только пробуетъ. А дядя Хлудъ сказывалъ: если вернетъ, да будетъ опять собираться въ городъ, то тутъ, говоритъ, вы его не пущайте, а порѣшите. А, говоритъ, изъ-за собаки, и я съ вами пропаду. Онъ всѣхъ по именамъ наскажетъ, а воеводскіе всѣхъ перепишутъ.