Евгений Салиас - Атаман Устя

— Не видала его… Или ужъ видѣла и ушла, выговорилъ Орликъ вслухъ… Чудно! Холстъ она сняла. Вѣрно. Стало, видѣла и ужъ бросила…

Замѣтивъ свѣтъ и внизу, онъ быстро вошелъ на крыльцо.

— Ефремычъ, кликнулъ онъ тихо.

— Нѣтъ его… отозвалась другая мордовка, замѣнившая Ордунью, и вышла къ эсаулу. — Его атаманъ послалъ поднять двухъ ребятъ.

— Зачѣмъ?

— Хоронить, вишь. Лопаты указалъ захватить.

— Сейчасъ, ночью?

— Сейчасъ.

— Что онъ, какъ? безпокойно спросилъ Орликъ.

— Что то-ись! позѣвывая отозвалась мордовка.

— О, дура! ничего не замѣтила, какъ атаманъ изъ себя?.. Страшенъ?.. Ну?..

— Ничего… какъ завсегда… Подь… Онъ не спитъ. Слышь, шагаетъ у себя…

Орликъ поднялся наверхъ по скрипучей лѣстницѣ…

— Устя! окликнулъ онъ нѣсколько тревожно.

Шорохъ слышался во второй границѣ, но отвѣта не было.

— Устя! громче произнесъ онъ.

— Здѣсь!.. хрипло отозвался голосъ, и Орлику показалось, что это не голосъ Усти… Это былъ будто другой, старый, разбитый и надорванный голосъ.

Орликъ отворилъ дверь, вошелъ и отступилъ на шагъ…

Среди горницы стояла передъ нимъ женщина въ красной юбкѣ съ фартукомъ, въ бѣлой рубахѣ, расшитой по вороту и рукавамъ. Она надѣвала на шею ожерелье изъ бусъ и монетъ.

— Что ты! Богъ съ тобой! воскликнулъ Орликъ изумляясь…

Она обернулась, и при тускломъ свѣтѣ огня онъ видѣлъ осунувшееся лицо, смертельно блѣдное, будто застывшее и безжизненное, но озаренное страшно сверкающими глазами.

И красива была эта женщина, и страшна…

Въ первый разъ видѣлъ Орликъ Устю въ дѣвичьемъ нарядѣ, въ которомъ теперь даже трудно было признать атамана.

— Зачѣмъ ты вырядился? промолвилъ онъ.

— Пора… Думала для города, а вотъ для похоронъ!

И Устя улыбнулась, глянувъ на Орлика. Сердце дрогнуло въ эсаулѣ отъ этой улыбки.

— Что ты затѣяла? Лягъ. Погляди на себя… Хворая. Завтра мы все сдѣлаемъ, что пожелаешь.

— Нѣтъ; надо скорѣе. Я послала Ефремыча… произнесла Устя и, прицѣпивъ ленту на поясъ, прибавила, оглядывая себя: эхъ косы то нѣту… острижена… А была на станицѣ коса и долгая, чуть не до земли.

И отъ этого надорваннаго, хриповатаго голоса Орлику стало опять жутко.

— Атаманъ, полно… Устя, родная… забормоталъ онъ, смущаясь. — Обожди до утра. Прилягъ. Тебя сломило… Обойдется… Богъ милостивъ. Завтра мы все… Я позову этого Терентьича, и онъ все самъ…

— Нѣтъ, нѣтъ. Не хочу. Избави Богъ. Пусть сидитъ запертой! Пусть не знаетъ… А мы скорѣе… скорѣе!.. Не терпится мнѣ… Да вонъ, слышь…

Внизу раздались голоса и шаги.

— Вонъ они. Сейчасъ и справимъ все… Ну, эсаулъ, поди домой. Мы безъ тебя все…

— Нѣтъ, я отъ тебя не отойду! вскрикнулъ Орликъ.

Дѣвушка видимо колебалась; затѣмъ, помолчавъ, вымолвила, страшно улыбаясь:

— Ну, помогай… Что-жъ. Тебѣ и помогать… Ты убилъ, тебѣ и хоронить…

Устя такъ произнесла слова эти, что Орликъ не вытерпѣлъ. И его схватила судорога за горло, будто отъ слезъ.

— Устя, прости меня! промолвилъ онъ упавшимъ голосомъ.

— Простить? Что-жъ? Божья воля!

И опять она молчала мгновенье.

— Простить? Да, я прощу… прощу… Помогай мнѣ. Обѣщай не перечить ни словомъ — и я прощу…

— Все, что укажешь… Хоть на край свѣта пойду.

— Ну, ладно… Идемъ хоронить… Ступай — укажи нести… къ берегу.

Устя хотѣла сказать его, но не осилила въ себѣ какое-то чувство, которое не позволяло ей сказать это слово.

— Зачѣмъ? удивился Орликъ. — Куда къ берегу?

— Обѣщалъ не перечить…

— Изволь, изволь… все…

И Орликъ бросился внизъ, гдѣ стояли приведенные Ефремычемъ Ванька Лысый и Бѣлоусъ, каждый съ двумя лопатами на плечахъ.

— Ихъ поднять указалъ атаманъ? спросилъ онъ.

— Да, ихъ двухъ только; болѣе никого, отвѣчалъ Ефремычъ. — Да вотъ лопаты указалъ. Знать, могилу копать будемъ.

Орликъ сообразилъ, что Устя, изъ прихоти собравшись надѣть женское платье, нарочно выбрала этихъ двухъ человѣкъ, самыхъ безобидныхъ, добрыхъ и глупыхъ въ поселкѣ.

— Ну, ты, Ванька, и ты, Бѣлоусъ, что увидите и будете дѣлать, — заутро чтобы не болтать! Слышали?

— Ладно. Что жъ… отозвался старикъ Бѣлоусъ.

— Никому ни полслова не говорить. И ты, Лысый.

— Зачѣмъ ховорить! Отвѣчалъ Лысый.

Устя между тѣмъ собиралась. Она взяла въ столѣ маленькій образокъ, нашла и вырвала изъ своей псалтири одинъ листокъ съ молитвой; потомъ достала съ полки мужской шелковый поясокъ, который онъ подарилъ ей, снявъ съ себя еще въ первый день… Затѣмъ она сцѣпила съ гвоздя маленькій кинжалъ, тотъ самый, которымъ обрѣзала когда-то на немъ его путы. И все вмѣстѣ, образокъ, листокъ изъ псалтыри, поясокъ и кинжалъ, спрятала она на грудь, за рубаху.

— Все. Господи благослови и помилуй, шептала она.

Взявъ всегдашнюю свою шляпу, она вспомнила и бросила ее на полъ и, найдя на полкѣ ситцевый платокъ, сложила его косынкой и повязала на головѣ.

Оглянувши горницу, гдѣ еще недавно по вечерамъ сидѣла она съ нимъ… Устя глубоко, тяжело вздохнула и двинулась.

Между тѣмъ на дворѣ уже начало разсвѣтать.

Когда дѣвушка вышла на крыльцо и при ясной зарѣ появилась на ступеняхъ, старый рыболовъ Бѣлоусовъ и добрякъ Ванька ахнули оба, выпучивъ глаза на спустившуюся къ нимъ молодую женщину. Ефремычъ съежился и заворчалъ досадливо: «Вишь, понадобилось»…

— Ну, чего? гнѣвно крикнулъ на всѣхъ эсаулъ… что укажешь? обернулся онъ къ Устѣ.

Она, не отвѣчая, двинулась… Орликъ мотнулъ головой, и всѣ четверо молча пошли за ней.

— Вонъ оно что… Дѣвка и впрямь! думалъ старый Бѣлоусъ.

— Вырядился атманъ бабой! думалъ Лысый и ничего не могъ уразумѣть.

Они дошли до площади и приближались къ мертвому. По движенію Усти Орликъ догадался.

— Разложи холстъ да клади на него, сказалъ онъ.

Бѣлоусъ, Ефремычъ и Лысый растянули холстъ и, взявшись, потащили на него тѣло…

— Тише… шепнула Устя и отвернулась лицомъ къ Волгѣ…

— Бережнѣй… Чего вы… невольно произнесъ Орликъ, самъ не зная почему.

— Несите за мной! проговорила Устя и, не оборачиваясь, двинулась къ берегу рѣки.

Всѣ четверо, ухвативъ холстъ за края, зашагали за ней.

На берегу Устя выбрала одну лодку, поменьше, и показала на нее. Орликъ хотѣлъ замѣтить, что лодка мала, но промолчалъ и притянулъ ее… Тѣло внесли и положили на дно. Устя вошла и сѣла на кормѣ, а за ней Орликъ къ весламъ.

— Садись въ другую, ребята! сказалъ онъ.

— Ефремычъ, оставайся… вымолвила Устя.

— Что-жъ?.. И я…

— Нѣтъ, оставайся… Не надо.

Бѣлоусъ и Лысый влѣзли въ другую лодку, отцѣпили ее и приняли лопаты отъ Ефремыча.

— Куда? спросилъ Орликъ тихо.

— На островъ! отозвалась она еще тише.

Орликъ окунулъ весла, налегъ и въ первый разъ всплеснулъ водой. Лодка задрожала и скользнула отъ берега, разрѣзая гладкую зеркальную поверхность. За ней слѣдомъ пошла другая. Ефремычъ остался на берегу и глядѣлъ на нихъ.