Галина Петреченко - Князь Олег

Если греческий корабль будет выброшен на чужую землю, а там случатся русские, то они должны охранять корабль с грузом, отослать его в землю христианскую, провожать чрез всякое страшное место, пока он не достигнет места безопасного; если корабль сядет на мель или его задержат противные ветры, то русские должны помочь гребцам проводить его в землю греческую, если она окажется близко; если несчастье это случится вблизи земли Русской, то корабль проводят в последнюю, груз продается и вся вырученная сумма приносится в Царьград, когда русские будут идти туда для торговли или с посольством; если же кто окажется на корабле том убитым или прибитым или что-нибудь пропадет, то виновники подвергаются указанному выше наказанию. Если русскому или треку случится быть в какой-нибудь стране, где будут невольники из русских или греков, то он должен выкупить их и доставить в их страну, где ему будет выплачена выкупная сумма; военнопленные также возвращаются на родину, а взявший их в плен получает обыкновенную цену невольника. Русские могут добровольно поступать на службу к греческому императору. Бели русские невольники будут приведены на продажу к грекам или наоборот, то они продаются по 20 золотых и отпускаются на родину. Бели раб будет украден из Руси, сам уйдет или будет уведен насильно, а господин его станет жаловаться и жалоба будет подтверждена самим рабом, то последний возвращается на Русь; гости (купцы) русские, потерявшие раба, могут искать его и взять обратно; кто не дает у себя делать обыска, тот тем самым проигрывает дело. Бели кто-нибудь из русских, находящихся на службе у византийского императора, умрет, не распорядившись своим имуществом, то оно отсылается к родственникам его на Русь; если распорядится, то оно поступает к тому, кому завещано, причем наследник получает имущество от земляков, ходящих в Грецию. Если взявшийся доставить имущество утаит его или не возвратится с ним на Русь, то, по жалобе русских, он может быть насильно возвращен в отечество. Так точно и русские должны поступать относительно греков.

После заключения договора император византийский одарил русских послов золотом, одеждою, тканями и, по обычаю, приставил к ним мужей, которые водили их по церквам, показывали богатства и излагали учение Христовой веры. Затем послы были отпущены домой, куда и возвратились в 912 г. Осенью того же года, по сказанию летописи, Олег умер и похоронен в Киеве на Щековице. Место погребения Олега занесено в летопись по преданию, не вполне достоверному; есть и другое предание, по которому Олег умер во время похода на север и похоронен в Ладоге. Со смертью Олега связано в летописи известное сказание, послужившее мотивом для стихотворения Пушкина «Песнь о вещем Олеге». По счету летописца, Олег княжил 33 года, с 879 (год смерти Рюрика) по 912 г.; но хронология первых страниц начальной летописи крайне путанна и неточна.

Критическую оценку летописных сведений об Олеге см. у Соловьева, Иловайского и Бестужева-Рюмина. Договоры русских князей с греками вызвали обширную литературу, которая указана у М. Ф. Владимирского-Буданова в «Хрестоматии по истории русского права» (выпуск 1-й).

а зеленой весенней лужайке, обогреваемой горячим солнцем, расположился киевский князь со своей дружиной, закончившей вечернюю трапезу. Среди них выделялся молодой христианский проповедник, речам которого сыто внимали дружинники.

Аскольд же рассеянно смотрел то на резвый прилет стайки воробьев, шумно и по-хозяйски промышляющих остатками пищи с княжеского стола, то на сороку, что неожиданно уселась на ветке вишни и склонила голову вниз, к нему, владыке Киева. Он пригляделся к воробьям и ухмыльнулся: клюют как обычно — схватят кусочек, отлетят в сторонку и, воровато оглядываясь, придерживая одной лапкой пухлый комочек хлеба, быстро доклевывают его, чтоб успеть схватить еще одну крошку. Но не тут-то было!.. На столе вдруг появилась редкая гостья — яркая, зеленовато-голубая птица с темно-коричневой спинкой, величиной чуть мельче голубя — и с криком «Раак-раак!» — распугала воробьев, резко опустилась на княжеский стол и по-хозяйски прошлась по нему. «Это что еще за диво? Новая птица? Из каких краев ты, милая? И почему ты так хозяйничаешь на моем столе?» — удивленно подумал Аскольд, но в это время длинный луч солнца, выйдя из-за листвы орешника и вишняка, жарко коснулся его лица. «Эх, Аскольд, Аскольд! И когда ты будешь выполнять заветы своих жрецов?» — казалось, укоризненно вздохнуло солнце и, спрятав свой указательный лучик, снова зашло за кроны деревьев. А Аскольд весь отдался тому чувству, которое не оставляло его, с раннего утра. Его терзало буйное тщеславие, которое он скрывал от посторонних глаз. Пока надо было закрыть душу на замок, как замыкают забрало на шеломе перед битвой с опасным врагом, и не посвящать в свою тайну даже жреца, который мог бы легко разгадать любое предзнаменование и облегчить ожидание грядущего события. «Ну, Аскольд, соберись с духом, вникни в слова проповедника! Ведь не зря же они здесь речи христомудрые ведут! Зачем-то их сюда послало небо!»

Князь, низко склонив свою черноволосую красивую голову, услышал:

— Все человеческое ничтожнее тени, — говорил проповедник. Это был молодой человек прекрасной наружности: черноволосый, кареглазый, с тонкими чертами лица, ладно сложенный, но с той особой осанкой, которая сразу выдавала в нем священнослужителя. Он давно уже заметил, что тот, кому он так старается донести учение Христа, почти не слушает его, и сделал сознательно паузу, открыто взглянув на правителя.

Аскольд в ответ слегка передернул плечами, усмехнулся, но ничего не сказал и лишь едва кивнул проповеднику. Тот понял, что князь наконец во внимании, и смиренно продолжил:

— У нас нет ничего собственного, кроме добродетели, а все прочее подобно листьям, приставшим к дереву извне, и с приходом осени избывается!

Князь вдруг почувствовал мудрость слов, произнесенных греком, и сосредоточился. Он прищурил глаза и сложил руки на богатырской груди. Да, сейчас он признался себе, что ему нравилось это тихое чтиво о бытии Божием, о котором ему то один, то другой священник ведали настойчиво и терпеливо. Нынешний день по очереди выпал Исидору. То ли из-за красоты, то ли из-за истинной набожности он более всех приглянулся Аскольду. Юноша никогда не сердился, что возле Аскольда всегда сидело множество его дружинников и, слушая Евангелие, они шумели и недоумевали. Недоверию их не было бы конца, если бы Исидор не объяснял спокойно и терпеливо то или иное событие, касающееся либо жизни Христа, либо его заповедей. Ведь главная задача проповедника состояла в том, чтобы его не только слушали, но и, поняв, пошли за ним! Бледное лицо грека во время чтения текста Евангелия начинало пунцоветь, и, предчувствуя борьбу за души своих слушателей, Исидор становился вдохновенным. Вот и сейчас он, окинув тревожным взглядом внимавших ему дружинников и невесть откуда взявшегося Дира, запнулся, но теплым и чистым голосом продолжил:

Читать дальше