Ирина Горская - Андрей Ярославич

Это решение можно было, пожалуй, признать даже и разумным и справедливым. Сам покойный Ярослав, если бы чудом воскрес, мог бы согласиться с таким решением. Конечно, Андрею не под силу было справиться с властью, он был правитель — жемчужная туча, и честь была как раз по нему. Александр же был энергически силен, и в силах был и держать пришедший в упадок и прекрасный прежде Киев, и бороться с Новгородом, добиваясь там самовластия…

Но все равно, посадить Андрея во Владимире означало — пусть даже и формально (а так ли?) — оттеснить Александра, настоящего правителя, сильного и беспощадного, на юг и север, отдалить от нарождающегося энергического сердца будущей великой Русской державы…

Когда глядишь с горы — видно далеко, на ровном месте много не разглядишь далекого… Когда из настоящего глядишь в прошлое, видишь много такого, чего в самом этом прошлом не разглядеть было… Но Александр был силен и прозорлив. Он уже понял игру Сартака. Да, Сартак предвидел решение Огул-Гаймиш. Но все ведь все равно достанется сильному, то есть Александру… Но власть явно придется получать из рук Орды и с Ордою же делить… Но как все будет оборачиваться, еще не было ясно в подробностях…

Но было и еще одно — мгновенные человеческие чувства. Для Александра — новая вспышка обиды, новое ощущение своей униженности. Для Андрея — внезапная радость. Стольный Владимир, украшенный и возлюбленный Андреем Боголюбским… Разве была мечта об этом?.. Такое решение Андрей воспринял как справедливое. Ему — честь, сильному Александру — власть… О чувствах Александра не подумалось. За эти дни он отвык думать об Александре…

Съехались у ворот городских, Александр — из дома Козмы, Андрей — из дворца. Подарки навьючены были на лошадей выносливых. Проводники должны были показать лучшую дорогу…

Чужие… Но Александр едва не вздрогнул, когда Андрей совершенно искренне обратился к нему:

— Нам ведь еще до того яма надо добраться, где наши кони остались и мой сокол!..

И это ребяческое обращение раздражило Александра. Но только проронил:

— Да…

А Андрей успокоился, лишь узнав, что до того яма они непременно доберутся.

Обратная дорога всегда быстрей, и легче, и менее в памяти запечатлевается. Сначала Андрей просто был в радости. Жизнь открывалась перед ним заманчивая, радостная, новая. Теперь он исполнит свое жизненное предназначение, а оно было — править с честью и блеском красивым, быть правителем — жемчужной тучей. И Андрей ехал, забыв обо всем, только радость эту ощущая. После подумал, что ведь он изведал и другую радость — от женской плоти и ласки. И теперь и эта радость будет в его жизни, и, быть может, еще много раз. Мечтания о девушке золотистой, которым он прежде боялся предаться, теперь захватили его, и он радостно верил в их исполнение, в счастье грядущее…

Но уже очень вскоре озаботило Андрея поведение Александра. Андрей понимал, что было бы нелепо ожидать от Александра добрых слов или хорошего настроения, но все мучительнее было сознавать, что возрастная, независимая его жизнь начинается с этой открытой вражды со старшим братом. Быть во вражде с кем бы то ни было оказалось мучительно.

Когда они уже выехали из города и снова увидели ту каменную черепаху, Андрею захотелось вдруг повторить то, что он сделал на пути сюда. Он спешился и взобрался на панцирь. Но закрывать глаза не хотелось. Хотелось глядеть вокруг. Осень только-только входила в монгольские степные пределы. Ветерок задувал уже холодный, но свежий, бодрящий. Андрей обогнал своих спутников и, увидев, что они подъезжают, замахал рукой. Это вышло почти неосознанно, так ребенок машет рукой любому проезжающему, уходящему, идущему навстречу… Александр подъехал близко и будто намеревался проскакать мимо, но выбросил вперед руку, сильно схватил за руку Андрея и дернул… В самое первое мгновение Андрею почудилось, что это забота о нем, чтобы не стоял на ветру, не упал с высоты, как после битвы на озере Чудском Александр тревожился о его разбитой коленке… Но в том, как сомкнулась рука Александрова — пальцы — вкруг кисти Андрея — железно, резко, — угроза была… И мгновенно Андрей понял, что никто покамест не должен эту угрозу чувствовать. И принял эти новые, возрастные отношения с братом, которые были — вражда, еще скрытая для других, но уже ясная для них обоих… Андрей соскочил вниз. Вид у него был чуть смущенный. Андрей сел на лошадь. Молча ехали. Внезапно Андрей сообразил, что упал бы и покалечился, дерни Александр посильнее…

Все-все Андрей понимал… Но если попытаться поговорить откровенно, избежать вражды… Но Александр был резко отчужден. На все попытки Андрея объясниться отвечал молчаливым презрительным отвержением и странным наигранным равнодушием… Андрей пытался завязать разговор. Ему было дано с собой кое-что для облегчения пути. Он, конечно, сразу хотел поделиться с братом; подумал, что вот такой разговор о простых предметах сблизит их сейчас. Предложил брату миндальные орехи, сказал, что насыщают они не хуже мяса, а вот отяжелевшим не чувствуешь себя, легко продолжить путь. Александр отвечал односложно — нет, ему орехов не хочется, не надобно, он предпочитает баранину и конину…

Ветра холодные задули. Ехали по открытому. Стали коченеть руки и ноги. Сидели у костра. Притирания разогрели — надо было натереть конечности, чтобы не застыли вовсе. Андрей предложил брату оливковое масло с перцем и бобровой струей, но Александр снова отказался — нет, без этого обойдется. И, не скрываясь от Андрея, взял притирание у проводника, которого ханша с ними отправила…

Андрей понял, что действовал неверно. Зачем было предлагать Александру то, что дано было для пути одному лишь Андрею… Александру не дали — Андрей свое дает ему — ведь это оскорбительно для Александра…

И снова Андрей напряженно размышлял…

Да, решение Огул-Гаймиш он воспринимает как справедливое и никак не ущемляющее права Александровы. Но отчего он так воспринимает это решение? Андрей почувствовал, что видит себя словно бы со стороны и с насмешкой… О, конечно же оттого, что это решение, — в его, Андрееву, пользу!.. А не обманывает ли он себя?.. Он не просил ярлыка на великое княжение, не домогался, не добивался, козней не строил… Власть сама к нему пришла… А если это и есть рука судьбы? Ведь он предназначен именно к этому… Что он должен был сделать? Что он должен сделать сейчас? Отдать, уступить великое княжение Александру? Справедливость? Это? Почему? И не довольно ли ему тревожиться об Александре? Это уж на заискивание походит… Нет, верно будет лишь одно — попытаться действовать, воспользоваться сложившимися обстоятельствами…

А дорога между тем все шла вперед. И на этот раз им уже не пришлось переправляться в горах по веревкам. Проводники из Каракорума указывали им проходы и тропы. Добрались наконец и до того яма, где оставлены были кони с дружинниками и Андреев дареный сокол. И снова Андрей позабыл обо всем неприятном, обнимал за шею коня своего, любимого Злата, радостно видел его здоровым и бодрым. Вскочил в седло и — то шагом, то рысью. Все, чему когда-то от Льва, пестуна, выучился, захотелось опробовать. Поворачивался на скаку всем телом, наклонялся кругообразно, руки раскидывал. Рысью пустил коня, соскочил, бегом кинулся с левого бока, голову вскинул, плечи развернул, на прямых руках вытянулся — и вот в седле снова…