Ирина Горская - Андрей Ярославич

елыми с черными крапинами стволами берез, листвой светлой золотистой, густо-голубым небом погожей осени встретила земля самая любимая.

Александр повернул в Переяславль Залесский. Андрей поехал в Тверь, к брату Ярославу-Танасу. Предстояло объяснение с братом Михаилом, с которым Андрей никогда не был близок. Покорится ли Михаил каракорумскому ярлыку, отступится ли от великого стола? Александр, Танас, Михаил — сыновья Феодосии, родные друг другу и по отцу и по матери… Хотя бы поддержкой Танаса заручиться… И что предпримет Александр? А если с помощью Танаса перетянуть на свою сторону и Михаила удастся? Или это пустое Андрею вздумалось?..

Но первая рассказанная Танасом новость явилась для Андрея облегчением. Он знал, что положено опечалиться, но не мог себя принудить и только голову склонил к столешнице, к золотому кубку — трапезничали с братом вечерней малой трапезой.

Новость была — гибель Михаила в затеянном им тотчас по занятии великого стола литовском походе. Стало быть, во Владимире снова — дядя, отцов брат Святослав-Гавриил, не любимый всеми братьями Ярославичами. Это было для Андрея хорошо. Одно дело — размахивая своим ярлыком, гнать из Владимира никем не любимого дядю, и совсем другое было бы — сгонять с великого стола брата, за которого ведь и Танасу должно было бы вступиться, роднее Михаил приходился Танасу родного лишь по отцу брата Андрея… Но теперь легче Андрею. Он подумал, а дурно ли, что ему не жаль Михаила? Но ведь они близки не были. Да и Танас ведь не был с Михаилом близок… А ведь свое мыслил Михаил, прозванный Хоробритом, свои замыслы имел, останься в живых, кому в итоге стал бы подкрепой? Быть может, и Андрею — против Александра… Андрей вдруг оборвал течение этих мыслей своих и подумал, что вот прежде, пожалуй, и не бывало таких мыслей у него. Совсем возрастный, взрослый сделался…

Анка, пестунья, встретила его е какою-то новой для него почтительностью, даже робостью. Она постарела за время его путешествия, не расцеловала его в обе щеки, не назвала большеушим; робко как-то взяла его руку правую и поцеловала тыльную сторону ладони. Он тоже смутился и сказал ей, что вспоминал почасту в пути о ней, и о Льве вспоминал, все перенятое у Льва сгодилось ему… Но это не было совсем правдой, вспоминал он вовсе редко… Уголком плата головного отерла она большую светлую слезу, скатившуюся извилисто в морщинистой коже щеки худой, ввалившейся…

— Рученьки твои обветрились… — тихонько сказала.

— Сгладятся, — отвечал он, — я масла особенные привез, мягчительные…

Она закивала даже заискивающе как-то…

Она знала, что его рукам надо быть гладкими, он и сам теперь знал это и не спрашивал себя, зачем, почему; были такие знания, о которых себя спрашивать, пытать — в мыслях топких вязнуть понапрасну… А она много о нем знала, сказать не умела, а знала… Ей он мог довериться, себя доверить… Ему теперь надо было выбрать, сыскать себе немногих людей, коим себя доверить возможно было бы… Ей — возможно. Но ведь ему нужны люди для дел правления, вот каких сыскать нелегко… Он шутливо спросил ее, поедет ли она с ним во Владимир. Она посмотрела испуганно. Он понял — да ведь не знает еще. Сказал ей. На лице ее сморщенном явилась какая-то скривленная улыбка блаженного безумия. Она смотрела на него пристально и вдруг протянула, как малая девчонка:

— Не верю!.. Не-е…

— Смотри!.. — показал ей шелковый сверток с печатью — ярлык из Каракорума, ярлык на великое княжение…

Она закрестилась мелко, суетливо. И вдруг уронила руку книзу, снова остановила на его лице печальный взгляд…

— Усы у тебя… — улыбнулась неуверенно, — волосики… — протянула руку, но будто не решилась коснуться…

Он сказал ей, что во Владимире отдаст ей ключи от кладовых и сундуков, она будет хранительницей его дома, и пусть прислугу подберет по своему усмотрению…

А и вправду у него пробились усы. И волосы русые он пустил расти…

Танас вывел к нему свою жену. Она глядела и смущалась, как подобает. Как велел ей муж, поднесла Анд-рею чару с вином и поцеловала, но все же не в губы — в щеку. Приятно было ощутить прикосновение молодых губ. Она посматривала на Андрея. И он понял, что было в ее взгляде: она об Андрее и прежде слыхала, но не полагала, что он до того красив… Он теперь свою красоту знал твердо, и потому выдавалась красота его ярче прежнего, да и сделалась иною — возрастная, почти мужеская красота… Ярослав приказал и детей принести, двое совсем малых, крошечных у него уж было. Прислужницы внесли детей. Меньшой был совсем еще младенец. Старший — годовый. Андрей подошел к нему близко и, забавляя, повел пальцем перед его личиком. Мальчик потянулся ручками к тонкому кольцу с латинским именем отпущенного Андреева пленника. На короткое время Андрей отдал племяннику свою правую руку в полное владение, и тот всласть потеребил палец с кольцом. И уж надул щечки, когда Андрей осторожно отнял руку. Но заплакать маленький не успел, отец приказал унести детей.

Танас добрым был отцом и супругом, жену любил очень сильно, брак его был по любви, жена его была не княжеского рода, дочь боярина, и никаких выгод для правления не принес Ярославу этот брак. Но зато Ярослав был счастлив, наложницы ни одной не завел, жены одной было довольно ему.

Андрей понимал, что, выводя к нему жену и детей, Танас показывает свое к нему доверие, даже готовность подчиниться Андреевой власти, Андреевой воле. Ярослав знает, что воля Андреева злой не будет, власть не будет тяжкой…

Ярослав искренне радовался приезду Андрея…

— Ладно это, Андрейка, что тебя они предпочли, кановичи, перед Александром-то нашим…

Андрей, скупо отмеряя слова, что ему не свойственно было прежде, заговорил о том, как надо бы зажить — с Ордой не ссорясь, но и не касаясь, не заискивая… А там — как Бог даст!..

Но Ярослав показал внезапно, что вовсе не так прост…

— Ярлык-то у тебя ханский, дозволение на великое княжение…

Недоговорил, будто предлагал Андрею самому договорить.

Лицо Андрея приняло выражение обиды и от этого странно сделалось величавым и замкнутым.

— Ярлык не в Сарае мне даден, не в ордынской столице, что над нами власть взяла, а в Каракоруме, в монгольских степях, где ордынцам всем — родина и колыбель, где великого хана монгольского — престол…

Ярослав слушал с большим вниманием, не перебивал…

— Та монгольская земля, она далеко, а ярлык, повторяю, не властью ордынской даден, — завершил свою речь…