Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

- Аллах всемилостивейший, - шепчет Ахмат и проводит по лицу ладонями сверху вниз, будто снимая с глаз усталость. Взгляд делается насторожённым, злобным.

- О Аллах, прошу, покарай врагов моих явных и скрытых!..

И двинулись тумены Абдулы и Селима…

Будто стена многовёрстная, состоящая из людей и коней, качнулась, пошла в шаг, затем в рысь. Степь огласилась визгом и воем.

Ухнула и задрожала земля под топотом тысяч копыт. За воинами табунщики погнали косяки коней, запасных и обречённых на убой для кормления двадцати тысяч воинов.

Дикая степь - мать кочевых народов - вздрогнула от воинственного клича своих сыновей. Они горячили коней, неслись, не ведая устали, их неумолимо манила предстоящая битва и кровь врага…

Въехав на пригорок, Абдула и Селим смотрели, как мчатся тысячи багатуров. Подобно тарану, они разрушат всё на своём пути. Так было всегда, и так будет, пока есть степной народ татары…

Абдула оглянулся. Позади замерли сотни верных нукеров. Покачивались бунчуки, позванивали, ударяясь друг о друга, стремена.

Настаёт время, когда Абдула и Селим поведут свои тумены, соприкасаясь крыльями. Они как бреднем захватят урусов, и тем будет трудно укрыться в своих лесах.

Абдула вздрогнул. Он страшится урусских лесов: в них не угадаешь, из-за какого дерева караулит смерть.

Темник перевёл взгляд на Селима. О чём он думает? Тот продолжал смотреть на мчавшуюся массу. Абдула хотел окликнуть темника, но раздумал. Селим немногословен и ко всему недоверчив. Он считает Абдулу отступником, предавшим казанского хана.

«Ну что же, - решает Абдула, - там, в Урусии, мы ещё посмотрим, кто больше верен Ахмату, я или Селим…»

Абдула делает жест и велит подъехавшему тысячнику следовать за собой. Не прощаясь с Селимом, он уводит свой тумен. Теперь он пойдёт на Урусию иной дорогой.

От Дикого поля, от Елецкой заставы скакали гонцы. Загоняя коней, они выкрикивали:

- Орда Дикое поле заступила!

- Она к рубежу подходит!

Всё ближе и ближе, всё тревожнее вести…

- Орда идёт! - орёт всадник на запалённом коне.

Докатились тумены до Новосиля, на Москву повернули. Люд городской стены крепит, к обороне готовится. А из сел и деревень народ в леса уходит.

Обеспокоенный тревожными известиями, великий князь Иван Васильевич на Думе велел боярам поднимать своих ратных людей, готовыми быть.

- Что Ахмат на Москву пойдёт - знал я, но что в зиму - не думал, - говорил государь. - А великий князь Иван Молодой уведомил, что северные земли ополченцев скликают. Только ждать их по весне можно.

Боярская дума решила: выставить против ордынцев полки дворянские, ополчение московское да ратников из детей боярских. А вести их всех надо воеводе князю Даниилу Холмскому.

Саньке великий князь Иван Васильевич поручил охранять поезд великой княгини Софьи с боярынями и митрополита со служками до самого Ростова Великого и там отсидеться, пока Орда не покатится с русской земли…

Заступили московские полки дорогу туменам, к бою изготовились. Но темники Абдула и Селим ввязываться в долгое сражение побоялись и, обогнув Козельск, повернули на обратную дорогу.

Грабя и разоряя всё на своём пути, отходили тумены. Абдула и Селим торопились. Осень давала о себе знать, а темники опасались зимних холодов и морозов.

Орда уходила в Дикую степь…

С дубовых высоких стен Ростова Великого открывалось озеро Неро. Зеркалом просторным легло, гладью разлилось, рыбой люд радовало.

В непогоду хлещут его холодные волны, бьют о стены ростовские, и покачиваются у причалов рыбацкие лодочки.

С той поры как Санька сопроводил в Ростов поезд великой княгини, не велено ему отлучаться из города. Единственная утеха - подняться на башню, посмотреть вдаль, где озера край и лес начинается. И такая тоска грызёт Саньку! В Москву бы податься, где остались жена Настёна и сын.

Сердцем чуял Александр, сын Гаврилы, не своё дело он сейчас исполняет. Дворянин он, а дело дворянское - службу нести.

Вот и собрался он с полком и другими ратниками Москву боронить от ордынцев, а тут позвали его и велели исполнить повеление великого князя Ивана Васильевича. Государь сказал:

- Ты, Санька, великую княгиню из Рима привёз, ты её и постереги от ордынцев. Вишь, какая напасть приключилась, татары к Москве подходят…

В Ростове Александру стало известно, что за Серпуховом воевода Холмский перекрыл дорогу ордынцам и те, не дав боя, поворотили назад, не дойдя до Москвы.

Теперь Санька считал, что великую княгиню скоро повезут в Кремль, и ждал этого дня. Давно уже уехал митрополит, увезли казну государеву, а Софья всё ещё оставалась в Ростове.

В Ростове Саньку застал Иван Молодой. От него узнал Санька, что в северных землях собираются отряды ополченцев и по весне готовятся подняться на защиту Москвы.

Услышав, что дворянина Александра, сына Гаврилы, приставили беречь великую княгиню Софью, молодой князь долго хохотал. Наконец угомонился, сказав:

- Не ведал я, в чём честь дворянская. Ты, Санька, учудил. Аль дело дворянина покой великой княгини оберегать? Ты не рыцарь при дворе европейском!

Обидно Александру. Однако, может, и прав молодой великий князь? И сам себе вопрос задавал: его ли в том вина?

А как возразить князь Ивану? Что ответить? И так до Саньки слухи доходили, что кое-кто из бояр великой княгиней недоволен: государь много воли ей даёт. За то, что в ней кровь царская, так и почёт ей такой? За ней приданого ни земли, ни царства! Доведись до греха, поимеет она власть, сладу с ней не будет. То-то ещё случится, когда она сына родит!..

А власть-то должна быть у великого князя Ивана Молодого - так и государь решил на Думе…

И снова вспомнилась Саньке жена, Настёна. Вот ведь повстречалась ему такая заботливая. Подумал: «Наградил бы Господь и великого князя Ивана Молодого такой. Знамо дело, выберут из княжон какую-нибудь, ко всему нелюбимую… Либо прыткую, проворную, как Глашка, девица дворцовая…»

Они долго сидели вдвоём, отец с сыном. Уже свечи одна за другой догорали, стекали по поставцам лужицей. Потом остались при лунном свете. Великий князь Иван Молодой рассказывал о поездке на Север, что по весне воеводы начнут готовить ополченцев-доброхотов и немало их сыскивается в тех землях, какие от Новгорода сторону Москвы приняли.

Речь о Золотой Орде пошла, и молодой великий князь удивился, что Ахмат решился послать в набег тумены, когда лету конец.

- Отсюда, - сказал Иван Третий, - исхожу, хан пробует Москву на твёрдость. И он не уймётся. Со временем Ахмат пойдёт на землю русскую силой огромной, нам готовыми надобно быть. И думается, накануне хан попытается урядиться с Казимиром, чтоб тот с западного рубежа нам угрожал.