Виктор Поротников - Игорь Святославич

Лошади степняков, ослабленные после зимней бескормицы, не могли соперничать в резвости с сильными конями русичей, поэтому погоня уверенно и неумолимо настигала беглецов.

И снова Кончак решил попытать счастья в схватке.

Половцы разом повернули коней на русов, подняв сабли. Все воины хана погибли в схватке, но сам Кончак, зарубив одного русича, пересел на его коня и умчался.

Ускакала и мадьярка, воспользовавшись заминкой, покуда преследователи сражались с ханскими батырами.

Бурное таяние снегов и вскрывшиеся от ледяного плена реки вынудили Игоря повернуть войско к дому.

Близ верховьев реки Хорол северские дружины угодили в густой туман, державшийся всю первую половину дня, так что продвигаться приходилось почти на ощупь.

Случайно дозорные наткнулись в тумане на остатки костерка, подле которого на расстеленных попонах и плащах беспробудным сном спали трое мужчин и девушка, одетые в половецкие одежды. Неподалеку паслись изможденные долгой скачкой кони.

Половцев привели к Игорю.

Игорь сразу узнал среди пленников Кончака и дружески обнял его.

Нервы хана, измученного превратностями судьбы, не выдержали, и он разрыдался прямо на плече у Игоря, не веря своему спасению.

Успокоившись, Кончак поведал Игорю обо всем, что произошло на берегах Хорола два дня тому назад.

— Я чудом вырвался из лап смерти. Со мной вместе спаслась моя наложница. И уже позднее к нам прибились еще два воина из орды хана Акуша.

Игорь заверил Кончака, что теперь он в безопасности.

— Будь моим гостем, — сказал князь.

Но Кончак попросил отпустить его.

— Я должен как можно скорее вернуться в свое кочевье, иначе недруги, решив, что меня нет в живых, захватят мои юрты, рабов и табуны.

Игорь дал хану свежих лошадей, еды на дорогу и простился с ним.

Кончак в знак благодарности подарил Игорю мадьярку, которая была так измучена скачкой, что вряд ли выдержала бы долгий и трудный путь по степи, залитой талыми водами. Мадьярку звали Жужа. Она очень скоро освоилась в княжеском тереме и не выражала ни малейшего сожаления, что сменила одного господина на другого.

Спровадив супругу в Путивль, Игорь почувствовал себя гораздо вольнее и завел себе кроме половчанки Алены еще нескольких наложниц.

Темноокая страстная мадьярка своим умением разнежить Игоря в постели настолько расположила к себе князя, что он постоянно держал ее подле себя. Благодаря этому она довольно быстро освоила русскую речь, благо в степном кочевье ей приходилось встречаться с русскими пленницами и она успела выучить некоторое количество русских слов.

Первое время Игорь общался с Жужей на половецком наречии, на котором она свободно говорила. Он узнал у нее кое-что о битве на реке Хороле, о планах Кончака, который иногда беседовал с Глебом Тирпеевичем, не таясь от рабыни.

Так Игорь узнал про безъязыкого басурманина, изготовившего ханам негасимый греческий огонь.

— Что же стало с тем персом? — спросил Игорь у мадьярки, видевшей его в войске Кончака.

Однако Жужа не могла ответить на этот вопрос: она не знала.

Наведавшись в Чернигов, Игорь встретился там с боярином Ольстином, который с возмущением рассказывал, как его чуть не лишили жизни свои же русичи.

— Гридни Давыда Ростиславича схватили меня в стане половецком, ногами пинали, оскорбляли словесно, — жаловался Ольстин, — готовы были мечами изрубить. Хорошо Святослав Всеволодович выручил.

Далее стал жаловаться Игорю Ярослав Всеволодович:

— В измене обвиняют меня Ростиславичи и зять мой иже с ними. Говорят, мол, мы жизней своих не щадим, сражаясь с погаными, а ты, подлец, за нашими спинами с Кончаком о мире договариваешься. Кабы не Святослав, дошло бы у меня дело до войны с Ростиславичами. Вот какие дела, брат.

Но Игоря это мало занимало. Он стал расспрашивать Ольстина про греческий огонь и про басурманина, знавшего секрет его изготовления.

Ольстин поведал, что того басурманина пленили вместе с Глебом Тирпеевичем и другими знатными половцами.

— И горшки, в коих то огненное зелье хранилось, тоже захвачены воинами киевского князя, — молвил Ольстин. — Взяли киевляне и машины огнеметные, кои поганые на быках да на полозьях по слегу до рубежей наших дотащили. Диковинные те машины, но Святослав повелел сжечь их.

«Вот бы мне заполучить этого басурманина либо зелье огненное, — размышлял Игорь, — навел бы я страху на соседних князей. И с Киева и с Суздаля спала бы нынешняя спесь».

Младшие сыновья Игоря, навестившие мать, первым делом рассказали ей про мадьярку, что живет ныне у них в тереме на правах хозяйки.

Ефросинья подступила с расспросами к Алене, которая сама недавно родила сына от Игоря и вроде бы как вступила в княжескую семью.

— Я-то думала, что ты в моей спальне хозяйничаешь, а это, оказывается, не так. Что за мадьярка? Откуда взялась?

— Князь из похода привез, — ответила Алена. — По слухам, ему ее Кончак подарил. Жужой кличут.

Ефросинья усмехнулась:

— Чудное имя! Как будто пчелиное.

— Она и смахивает на пчелку, мадьярка эта, — сказала Алена. — Весь день порхает по терему, не присядет ни разу. Жужа князю нашему и служанка, и наложница, и кухарка, и знахарка. Скоро, чаю, главной советчицей станет.

— Ты-то ладишь с ней? — поинтересовалась Ефросинья.

— Я при детях состою и воли не меньше мадьярки имею, — горделиво ответила служанка. — Князь к сыновьям Жужу не подпускает, ибо по-русски она плохо разумеет.

— Муж мой все так же с холопками путается?

— Жужой он увлечен, на шаг от себя ее не отпускает. Вот как мадьярка его приворожила!

— Она красивая?

— К сожалению, — вздохнула Алена.

— Неужто красивее тебя?

— Лицом вроде бы не красивее, — пожала плечами половчанка, — но очи у нее колдовские. Как взглянет, так у князя руки к ней и тянутся.

Ефросинья задумалась: значит, не тоскует без нее Игорь.

— У тебя-то с Вышеславом как? — осторожно спросила Алена, знавшая о сердечных порывах княгини от нее самой.

— Да никак, — отмахнулась Ефросинья.

— Ну и зря, — осуждающе произнесла половчанка. — Не теряла бы ты время даром. Неужто тело своего не просит?

Ефросинья опустила глаза, боясь, что Алена по ним все прочтет.

— Не теряйся, милая моя! — твердо сказала Алена, взяв Ефросинью за руку. — Счастье женщины не только в детях, поверь.

— Боюсь я кары Господней, — призналась Ефросинья.

— Рождение ребенка тоже грех, госпожа. Тем не менее никто из жен рожать не отказывается, — с лукавым выражением лица заметила Алена. Она подтолкнула Ефросинью локтем: — Вышеслав-то поглядывает на тебя?

— По глазам его вижу, что желанна я ему, — прошептала та в ответ и обняла Алену. — Мочи нету терпеть эту муку!