Михаил Казовский - Топот бронзового коня

Посопев, муж Евфимии твёрдо заявил:

- Не отвечу ни теперь, ни потом. Я подозреваю, о какой игре идёт речь. Унижение Велисария - её часть. Слабый Велисарий не поможет императору в нужный момент. Слабый император не удержится на престоле. И так далее… Я участвовать в этом не хочу.

Бледная царица сузила губы:

- Пожалеешь, мерзавец. Будешь бит жестоко. Не оставим на спине не пораненной кожи.

- Да, хороший подарок вы готовите к возвращению моей матери…

- Замолчи, подлец! Открывай, где прячется Феодосий, или я зову палачей.

- Воля ваша. Но ни вы, ни они ничего от меня не добьются.

- Что ж, тогда пеняй на себя.

Привели тюремщиков, содержащих в каменных застенках женской части дворца неугодных для императрицы людей. Палачи связали Фотию руки и отволокли по черным лестницам в камеры подвала. Здесь его раздели, уложили на лавку вниз лицом, за лодыжки и запястья прикрутили ремнями и пошли полосовать кнутом спину. Было страшно больно. Молодой человек, прикусив губу, не стонал, ни ахал, лишь от напряжения у него по щекам самочинно катились слезы. Пытка продолжалась несколько часов. От спины осталось жидкое кровавое месиво, под конец бедняга терял сознание, и его приводили в чувство, поливая из ведра холодной водой. В результате экзекуторы отступились - поняли, что ещё немного и запорют арестованного насмерть, ничего так и не добившись. Бросили в темницу на тюфяк, сплошь проеденный крысами, и позвали лекаря. Тот помазал живительными бальзамами все зиявшие раны и перевязал. А рабыня-кухарка покормила похлёбкой с ложечки.

Целую неделю Фотия не трогали, а потом снова повели на допрос. Он боялся, что ещё не совсем зажившая спина следующей порки не выдержит, но на этот раз ему прижигали раскалённым железом плечи, руки, живот, половые органы. Муж Евфимии больше уж не мог себя сдерживать и кричал, как раненый зверь, задыхаясь от запаха жареного мяса. Но опять не выдал Феодосия.

Лёжа в камере, грустно размышлял: третьей порции измывательств не перенесёт и сойдёт с ума. Было жаль и себя, и жену, их ещё не родившихся детей… Может, уступить? Что ему этот Феодосий, если разобраться? А тем более, столько бед принёс их семье. Выдать бы его - и дело с концом. Но тогда, понимал Фотий, рухнут все устои: Феодора посадит на трон малолетнего внука и сама будет управлять до его совершеннолетия, превратит Романию в царство монофиситов, а на истинно православных будет организована общая охота. Значит, это крах идеалов. Император Юстиниан, при его недостатках, выше и добрее жены - зачастую прощает врагов, не всегда отнимает их имущество полностью; а она непримирима и кровожадна, даже с сыном не хочет знаться и ведёт тайную игру. Нет, идти ей навстречу, выдав Феодосия, гибельно для Родины. И поэтому он не сдастся! Выдержит до последнего, как бы ни было трудно.

А на третьи сутки неожиданно замаячил лучик надежды. Та рабыня-кухарка, что кормила Фотия, наклонившись к нему вплотную, прошептала в самое ухо:

- В хлебе спрятан ключ… Как на башне протрубят полночь, состоится смена караула… попытайтесь выбраться…

Он схватил её за руку и поцеловал. Девушка отпрянула:

- Ах, зачем, не надо… Я раба, а вы господин…

- Я тебе благодарен, несмотря ни на что.

- Не меня благодарите, но супругу вашу… это её затея… - И покинула камеру поспешно.

Молодой человек подумал: «Дорогая Фимка… Я люблю тебя - очень, очень сильно. Мы с тобой сбежим из этого города, душного и злого, задавившего всё живое, затеряемся где-нибудь в глуши и остаток дней проведём в любви и согласии. Господи Иисусе! Помоги мне в мой решающий час!»

В полночь он открыл ключом дверь своей темницы и на цыпочках выскользнул наружу. Помнил хорошо, как его вели на допросы, и не заблудился в длинных коридорах подвала, только часто прижимался к стене и выглядывал с осторожностью, чтобы не столкнуться с охранником. Но действительно шла смена караула, и тюремщики в эти несколько минут не ходили вдоль дверей камер; нужно было успеть сбежать.

Фотий незаметно поднялся по лестнице и, уже стоя наверху, вдруг услышал стук приближающихся деревянных сандалий. Он метнулся в тёмную нишу, замер, притаился, даже вроде бы перестал дышать. Мимо прошагали трое стражников, заступавших на новое дежурство. В их руках потрескивали факелы. Наконец они, спустившись по ступеням, завернули в арку, и огонь скрылся. Фотий выдохнул, вынырнул из ниши и продолжил путь - вдоль по новому коридору, где имелось караульное помещение: там гвардейцы, сменившись с постов, выпивали и закусывали, дверь была приоткрыта. Муж Евфимии рассудил: если он мелькнёт в полный рост, то в полоске света может быть замечен; поразмыслив мгновение, лёг на каменный пол и перекатился, вытянувшись поперёк коридора; оказавшись снова в тени, побежал на цыпочках стремглав.

Оставалось ещё препятствие: караульный у выхода. И того устранить пришлось силой - подойдя сзади, обхватить за шею и зажать за ухом сонную артерию; парень, захрипев, потерял сознание, а беглец, положив охранника на землю и вооружившись его топориком, устремился дальше. Следовать к воротам было опасно. Фотий предпочёл завернуть в отхожее место гвардейцев; а устроено оно было просто: ряд очков-дырок, открывавшихся в ров с водой, окружавший стены дворца; ров глубокий - если спрыгнуть, можно не разбиться.

Но в отхожем месте бывший узник увидал китонита - евнуха, охранявшего гинекей; тот сидел над очком и тужился. Что ж, пришлось пустить в ход топорик - но не острием, а обухом - оглушённый скопец рухнул рядом с дыркой. Антонинин сын осенил себя крестным знамением, посмотрел вниз, в темноте ничего не заметил, пробурчал: «Эх, была не была», ноги опустил в бездну, повисел на руках и «солдатиком» сиганул в ров.

Клином вошёл в воду, тухлую, зловонную, с нечистотами, моментально вынырнул, отплевался и поплыл к противоположному берегу. По уступам камней влез на ограждение, огляделся и скатился вниз по насыпи.

Ночь стояла безлунная, чёрная, и его бегство обнаружили лишь при свете дня. А за это время молодой человек умудрился пробраться в квартал Перамы, наводнённый купцами из дальних стран, и забраться в одну из повозок, груженных выделанными кожами. Среди этих кож и проехал за ворота Константинополя, к Золотому Рогу. Тут сбежавшего обнаружили купцы и едва не прибили; Фотий бросился наутёк и за утро преодолел около пяти стадий вдоль морского берега на север. Чувствуя, что сил больше нет и его могут захватить патрули эпарха, залетел в храм Богородицы во Влахернах и, упав на колени перед настоятелем, попросил защиты в Божьем доме. Настоятель спросил:

- От кого ты скрываешься, сын мой?

Муж Евфимии сообщил, как есть:

- От людей её величества.