Михаил Казовский - Топот бронзового коня

- Здравствуйте, сударыня. Не меня ли вы ждёте?

Мириады искорок вспыхнули у неё в зрачках. Радостно ответила:

- Безусловно. Я не знала, согласились ли вы прийти.

- Как, а мальчик-посыльный? Разве не принёс нам записку?

- К сожалению, мы не встретились. Может, разминулись. Может, не дошёл…

- Вот мерзавец! Попадись он мне - уши надеру.

- Ну, не надо так волноваться. Гнев не красит ваше чело. Мало ли какие у парня были обстоятельства - обвинять, не зная, нельзя. Да и Бог с ним совсем. Главное, что наши с вами дороги пересеклись.

- Полностью согласен. Не желаете ли покушать в трактире? Мы найдём поприличнее, где не собираются пьяные гвардейцы и не пляшут на столах бесстыжие девки.

Феодора неожиданно изменилась в лице и произнесла тихо:

- Нет, спасибо. Я не голодна.

Он истолковал её реакцию однозначно:

- Бросьте, не стесняйтесь. Если приглашаю обедать, это ещё не значит, что потом потребую непременной близости. Почему молодой человек и девушка просто так не могут скоротать вечер за стаканчиком доброго вина и отведать жаркое с фригийской капустой? В этом нет ничего зазорного. Посидим, поболтаем, каждый расскажет о себе поподробнее… Надо же узнать друг о друге больше.

Та совсем смешалась. Помолчав, сказала:

- Я бы предпочла не трактир, а какой-нибудь милый сад. Сели бы под дерево и под сенью крон поболтали вволю.

- На голодный желудок? Мне-то нипочём, а вот вас не имею право оставлять без приятного лакомства.

- Что ж, тогда давайте купим вина и сладостей. Там, в саду, и полакомимся.

- Воля ваша.

Забрели в мандариновую рощу по другую сторону стены Константина, близ цистерны Мокия. Пётр расстелил на траве свой гвардейский плащ. Улыбнулся по-детски:

- Про стаканчики мы и не подумали! Неприлично, конечно, но придётся пить прямо из кувшина.

- Ничего, не страшно. А тем более, что ножа тоже нет. И придётся яблочный пирог рвать руками.

- А давайте кусать прямо с двух сторон.

- Этак мы измажемся все в начинке.

- Велика беда! Рядом Ликос - подойдём, умоемся.

Весело болтая, осушили кувшинчик, закусили выпечкой. Раскраснелись, перешли на «ты». Сын Савватия, полулёжа, подперев голову рукой, глядя на неё зачарованно, снова попросил:

- Фео, расскажи о себе подробнее.

Та ответила с явным неудовольствием:

- Да куда ж подробнее! Все, что было можно, я уже рассказала.

Пётр удивился.

- Ничего себе! Знаю только о твоём детстве и о том, что училась в Египте.

- Этого достаточно.

- Нет, позволь. Так несправедливо. Я тебе поведал о своей жизни, о Юстине и Октагоне. Ты должна отплатить мне той же монетой.

Девушка совсем помрачнела:

- Никому я ничего не должна. Понимаешь?

- Ну, прости, пожалуйста, может быть, я выразился не совсем деликатно. Но по сути-то правильно! Получается, хочешь от меня что-то скрыть.

Посмотрела в сторону:

- Не исключено, что хочу.

- Ты меня пугаешь.

- Если расскажу, испугаешься ещё больше.

- Ой, ну хватит надо мной насмехаться.

- Я не насмехаюсь, поверь.

- Нет, ну, Фео, шутка затянулась. Хорошо: не хочешь - не говори. Мне претит с тобой пререкаться.

Посмотрела на него с грустью. И сказала медленно:

- Всё равно узнаешь, рано или поздно… Значит, лучше правду ты услышишь теперь, чем потом резать по живому.

Он встревоженно приподнялся на локте:

- Я теряюсь в догадках, Фео… Неужели всё настолько серьёзно?

- Очень. - Сев немного поодаль, обхватив руками согнутые колени, глядя вдаль, в серые стволы мандариновой рощи, грустно начала: - Мы ушли от отчима вчетвером - мама и три дочки. Старшей, Комито, было девять. Младшей, Анастасо, - пять. Средней, мне, исполнилось семь… Мама зарабатывала как прачка, но таких скудных денег нам хватало только на чёрствый хлеб. И тогда Комито пошла в танцовщицы…

- Неужели? - воскликнул Пётр с досадой; ведь в то время слово «танцовщица» хоть и не было синонимом слова «гетера», но стояло по смыслу очень близко.

- Нет, вначале выступала просто в мимансе, а когда ей исполнилось одиннадцать, стала пользоваться вниманием у мужчин-зрителей…

- Ох, всего одиннадцать! Девочка ещё!

- Девочка, конечно. И её не брали как женщину. А таким же способом, как и мальчиков при богатых господах… Ты меня понимаешь?

Сын Савватия весь пылал от смущения. Даже произнёс:

- Может быть, не надо этих подробностей? Я не знал, что придётся говорить на подобные темы… И тебе тяжело, и мне.

Но она отрезала:

- Нет уж, слушай! Лучше горькая правда, чем красивая ложь. - Посопев, продолжила: - Я ей помогала. Гладила одежду для выступлений и таскала на себе реквизит. В десять лет меня тоже взяли в миманс.

- И тебя! - ахнул Пётр.

- И меня, - подтвердила девушка жёстко. - Я прошла тот же путь, что и Комито. Поначалу мне даже нравилось: танцы, музыка, дармовая еда, плотские утехи… Много-много плотских утех!

- Замолчи! Не надо!

- Слушай, раз просил. Наибольшей известностью пользовался номер с дрессированным гусем. Я плясала на столе обнажённая - лишь лоскут материи прикрывал интимное место. А затем ложилась на спину, запрокинув голову, подложив под поясницу подушку. Ноги были раздвинуты широко-широко… Между ними Анастасо, младшая сестра, помогавшая мне, сыпала зерно. А учёный гусь Гавриил, прыгнув ко мне на стол, склёвывал это просо изо всех моих складочек… Публика ревела в восторге.

Молодой человек молчал, глядя на неё потрясённо.

Феодора заговорила вновь:

- А когда мне исполнилось тринадцать, покорила сердце одного высокопоставленного господина. Щедрый был до безумия. И увёз меня к себе в Пентаполис. Осыпал дарами. Я жила как царица: одевалась в шелка и порфиру, с головы до ног в серебре и золоте, яхонтах и алмазах; ела только на золоте и спала на пуховых перинах… Но потом всё кончилось, он меня прогнал…

Сын Савватия терпеливо слушал, лишь порой утирая выступивший пот. Собеседница заключила:

- Я помыкалась по нескольким египетским городам, проедая последние оставшиеся у меня драгоценности. А попав в Александрию, от горячки чуть не умерла. Так бы и случилось, если бы не сестры-монашки из монастыря Святого Георгия, если бы не владыка Севир. После их заботы, утешений, лекарств, ласковых речей, после наставлений на путь истинный я сумела обрести душевное равновесие и поверить в себя. Обрести истинную веру. Подойти к пониманию истинного Бога. И теперь мне ничто не страшно. Ибо у меня есть Он. Тот, Который защитит и спасёт! Да, была настоящей грешницей, падшей женщиной. Но раскаялась и очистила свою душу. И уверена: Он простил меня и помиловал. Ибо отдал за нас, грешных, жизнь земную.

Наступило молчание. Пётр не знал, что сказать. Феодора несомненно нравилась ему, сильно, колдовски, необыкновенно, но её прошлое потрясло помощника комита экскувитов. Он - и танцовщица, хоть и бывшая? Он - и наложница богатея из Пентаполиса? Можно ли примириться с этим?