Михаил Казовский - Топот бронзового коня

Но на ум пришла сцена из Евангелия от Луки: посещение Иисусом дома фарисея, где Он встретился с кающейся Марией Магдалиной. Та, молясь и плача, облила Его ноги слезами и обтёрла волосами головы своей; целовала ноги Его и помазала мирро. Фарисей сказал: «Знаешь ли, кто она такая? Первая из грешниц, первая блудница!» А Христос рассказал ему притчу: «У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Так который же из них более возлюбит его?» Фарисей ответил: «Думаю, что тот, кому больше простил». Иисус кивнул и закончил: «Я пришёл в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришёл, не перестаёт целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она мирро помазала Мне ноги. А поэтому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит».

Стало быть, простить? Все грехи Феодоры, все, что было с ней? Предложить начать с чистого листа? Да, тогда она возблагодарит Петра и полюбит. Но способен ли он на такое искреннее прощение - чтоб не на словах, а в душе? И не будет ли всегда у него внутри шевелиться червячок недоверия?

Он ведь не Христос…

Господи, но надо же стремиться к идеалу, к образцу, к светочу!

Наступить на горло собственной гордости и простить…

А тем более, что она так прекрасна! Маленькой была дурочкой, несмышлёнышем, подражала взрослым, старшей своей сестре, вот и нагрешила. Что она тогда в жизни видела - кроме диких зверей ипподрома и не менее диких нравов миманса? С детства один разврат! Можно ли понять в восемь, десять, тринадцать лет, где добро, а где зло? Оценить самостоятельно? И не соблазниться на подарки богача из Пентаполиса? Но она прошла через тернии, грешными дорогами и смогла в корне изменить свою жизнь, получить образование, встать на путь очищения. Как не поддержать её в этом? Не грешно ли обидеть недоверием?

И потом говорят, что из бывших гетер выходят самые преданные жены…

Он спросил её нерешительно:

- Дети у тебя есть?

Собеседница наклонила голову низко:

- Есть. Один, мальчик, сын…

- Как его зовут?

- Иоанн.

- Он с тобой живёт?

- Нет, остался в Пентаполисе, у отца. - Пояснила тихо: - Я вообще детей не хотела. И, по счастью, чрево моё не могло их выносить, каждый раз выкидывало, а тут… я не поняла… и уже изгонять оказалось чересчур поздно… Гекебол, узнав, очень рассердился… Гекебол - мой тогдашний покровитель из Пентаполиса… В общем, приказал мне, беременной, убираться из его дома. Я ушла… Родила в приюте при монастыре Святого Георгия… Очень тяжело, началась горячка… А когда монашки выходили меня, первым моим вопросом было: «Где сын?» Оказалось, что во время болезни приезжал Гекебол со свитой и забрал младенца. Я, поправившись, поспешила в Пентаполис, но меня не пустили даже за ворота имения. Пригрозили, что натравят собак. Передали слова своего господина: Иоанна воспитает как законного сына и наследника, но с его матерью, гетерой, не желает знаться. Вот и благодарность за мою любовь!

Сочные, мясистые листы мандариновых деревьев колыхались беззвучно. Воздух был прекрасен и свеж. Всем известно: воздух цитрусовых садов - самый исцеляющий и живительный. По плащу Петра проползла мохнатая гусеница - крайне сосредоточенная, полная желания поскорей превратиться в бабочку. Можно ли сердиться на бабочку, что она когда-то была отвратительной гусеницей? Как сказал сегодня дядя Юстин: «Это жизнь…»

Пётр произнёс:

- Фео, ты, исповедовавшись мне, оказала честь… Будь уверена: я не упрекну тебя за твоё печальное прошлое. Путь бывает труден, и порой нельзя пройти по раскисшей дороге, не испачкав обуви. Сидя на обочине, человек остаётся чист, но не познаёт радости движения. Вот поэтому я не постригусь никогда: быть монахом чище, праведней, но скучнее; лучше согрешить, а потом покаяться, но оставить о себе хоть какую-то память… Фео, дорогая, я хочу быть с тобой! Надо счистить с обуви грязь или, если надо, заменить саму обувь, но не посыпать главу пеплом. Надо двигаться дальше! Ибо я уверен: мы с тобой вдвоём будем счастливы! Господи, ты плачешь?

- Не смотри, не смотри, - отвернулась женщина. - Ты своей добротой… так меня растрогал…

Он поймал её руку и покрыл поцелуями ладошку - мягкую, изящную, с удлинёнными пальцами, мокрую от слез, - притянул Феодору к себе, обхватил за плечи, заглянул в лицо. Бирюзовые волны, выплеснувшись из глаз, заливали щеки, и на вкус эти волны оказались, как море, солёными. Приоткрытый рот тяжело дышал. Губы, шевельнувшись, проговорили:

- Петра, милый Петра, если ты не бросишь меня, обещаю, что не пожалеешь до конца своих дней!

Он губами прикоснулся к её мокрым скулам. И с улыбкой ответил:

- Слезы точат камень…

(В этой фразе по-гречески - игра слов: «Реtra» значит «камень»).

И добавил:

- Я тебя не брошу. Никогда не брошу. Перед Богом клянусь.

А она прильнула к нему доверчиво, словно девочка к своему отцу, от которого ждёт защиты, понимания и заботы.

Близость их возникла много позже - месяца четыре спустя; и не потому, что он этого страшился, и не потому, что она предпочла платонизм отношений плотской любви. Просто Феодора сказала: «Если ты согласен на мне жениться, то давай заключим церковный брак и не будем любовниками без венца. Не хочу более грешить». Он отнёсся с пониманием к этим её словам и послал за благословением к отцу. Л пока его письмо шло в Вердяню и ответное - в Константинополь, минул месяц. Но ответ был неутешителен: Савва отказался принять в семью бывшую фиглярку; даже пригрозил: если Пётр женится без благословения, проклянёт. Сын смириться не захотел и отправился в Вердяню добиваться положительного решения лично. Разговор с родителем получился резкий, с криками и руганью, чуть не переросший в побоище. Только женщинам - Вигилянции и Милице - удалось разнять распалившихся не в меру мужчин. Но потом посидели, выпили сливовицы, вроде помягчели, молодой человек рассказал притчу о Христе; Савва слушал его вполуха, дул в обвисшие сивые усы и бубнил упорно: «Шлюхе не бывать у нас в доме. Только через мой труп». Неожиданно поперхнулся, покраснел, захрипел и умер.

После похорон стали думать: как знамение это свыше можно истолковать? То ли Бог прибрал Савву за его упрямство, устранив тем самым препятствие к свадьбе, то ли наоборот - покарал Петра за его несогласие с отцом? Пётр подвёл итог: «Старший мужчина теперь в роду - дядюшка Устин. Испрошу благословение у него. Если не откажет - женюсь».

Тут возникло новое препятствие - тётушка Евфимия. Дело в том, что супруга Юстина управляла им, как хотела, грубо и довольно бесцеремонно. Он привёз её много лет назад из похода в Сирию, сделал своей рабыней-наложницей, а затем женился. Звали ту в девичестве Луппикина, а крестили под именем Евфимии. И она командовала старым воякой без зазрения совести. Во дворце императора он считался авторитетом, грозным комитом экскувитов, а в особняке ходил паинькой, тише воды и ниже травы, потакая женщине во всех глупостях. Объяснял это просто: «Каждый должен знать своё дело. Я умею управлять гвардией. Душу вытрясу, а добьюсь от гвардейцев безусловного исполнения моего приказа. Но в домашних заботах - ничего не смыслю. И не надо. Для сего имею супругу. Пусть хлопочет: ей занятие и мне радость». И старался не вступать с Евфимией в споры.