Михаил Казовский - Топот бронзового коня

И опять ромеи взревели от радости, начали орать:

- Слава, слава Андрею! Слава победителю!

Тот скакал счастливый, отпустив поводья, с поднятыми над головой ладонями в знак триумфа, но, само собой, измотанный до предела.

- Уведите его скорее, - приказал Велисарий, - дайте выпить вина и отправьте в крепость… А не то, чего доброго, он решится на третий поединок!

Но, по счастью, третьего поединка не было. Персы, потерпев такое глупое поражение, стали отходить. Византийцы смотрели на их отступление с нескрываемой гордостью.

Вскоре, оставив в военном лагере главным Вузу и второго командира - Фару, Лис вернулся в крепость. Рассказал Прокопию с Антониной о случившемся, посетил термы и поужинал с удовольствием.

- Где же наши мальчики? - спрашивала Нино. - Почему ты не взял их с собой?

Полководец отвечал веско:

- Нечего разлёживать на перинах. Пусть почувствуют тяготы похода и поспят на простой соломе. Не развалятся.

- А не слишком ли опасно оставлять их в лагере? Персы не предпримут атаки?

- Нет, не думаю. Мне докладывала разведка: к ним пока идёт подкрепление - около десяти тысяч воинов…

У Прокопия вырвался возглас удивления:

- Десять тысяч! И теперь у неприятеля в целом пятьдесят! А у нас только двадцать пять… Может, запросить мира?

Велисарий вздохнул:

- Было бы разумно, но ведь персы станут требовать, чтобы мы покинули крепость, а потом они её сроют в тот же миг. Мы лишимся форпоста на Востоке. И не выполним волю Юстиниана.

- Да, но если потерпим поражение в битве, то и крепости лишимся, и людей погубим. Надо выбирать из двух зол меньшее.

- Мудрые слова. Я попробую написать противнику предложение о конце военных действий. Вряд ли мы столкуемся, но, по крайней мере, время потянем. И обдумаем план сражения. Подготовь, пожалуйста, черновик, Прокопий.

- До утра исполню, не сомневайся.

Разумеется, Антонине не терпелось узнать, как там поживает ул-Кайс, но она боялась этим вопросом вызвать подозрения мужа. Ей араб понравился очень - молодой, красивый, с тёмными волнующими глазами, небольшой бородкой и изящными музыкальными пальцами. Безусловно, не воин, а поэт. Он и спел по её просьбе несколько своих сочинений, и она как хорошая танцовщица оценила их мелодику и гармонию. Сделала ему комплимент. Имр ответил: «Да кому они нужны, мои песни? Вот умру, и никто не вспомнит». - «Разве не имеете их в записанном виде?» - изумилась дама. Тот сказал беспечно: «Что-то есть, что-то у меня в голове. Всё никак не могу систематизировать. И не потому, что времени нет, просто неохота. Записать стихи - всё равно что пришпилить бабочку». Нино заключила: «Попрошу Велисария, чтобы не бросал вас в горнило битвы, а держал в резерве». Но возлюбленный Феодоры запротестовал: «Нет, пожалуйста, не делайте этого. Я приехал сюда не отсиживаться за спинами других, а сражаться по-настоящему. Если заслужу почтение командиров, те меня похвалят Юстиниану, и монарх мне поможет возвратить утраченную корону». Был романтиком не только в поэзии, но и в жизни, верил обещаниям властелинов…

Лето выдалось знойное, душное, и открытые окна даже вечером не спасали, только напускали горячий воздух и бесчисленных насекомых, приходилось спать на кроватях под пологом, задыхаясь от жары на пропитанных потом простынях. И Прокопий, выполнив приказ командира, написав проект послания с предложением персам о мире, лечь не захотел, с отвращением думая о бессоннице; погасил свечу, запер дверь своей комнатки и пошёл прогуляться по крепостной стене. Здесь дышалось легче. На бездонном, головокружительно большом небе перемигивались яркие звезды. Рыжая луна смотрела лукаво. Караульные ходили от бойницы к бойнице и следили зорко, не крадётся ли коварный противник.

Сбоку по лестнице на площадку, где стоял, опершись о камень, Прокопий, не спеша поднялся магистр Гермоген. Седоватый, морщинистый, он командовал отрядом крепости и к своим обязанностям относился чрезвычайно серьёзно; юмор вообще был ему не свойствен. Поприветствовав советника Велисария, тут же заявил:

- Мы упустим Дару в течение месяца. Вот увидите.

- Велисарий хочет потянуть время и пока провести переговоры о мире, - возразил учёный.

- Ничего не даст. Сита привёз слишком малое пополнение. Я вообще удивляюсь императору. Если уж сражаться, то по-настоящему. Для чего нужны полумеры?

- Он считает, что Романии надо расширяться на запад.

- И совсем напрасно. Мы, Восточная Романия, тяготеем к Востоку, думаем на восточный манер и живём, словно азиаты. Запад нам не нужен, и союза с Западом никогда не получится.

- У царей свои представления об устройстве мира.

- Зачастую ложные.

- Это покажет время.

Гермоген, почувствовав, что Прокопий не хочет с ним откровенничать, оскорбился. И спросил, глядя исподлобья:

- Вы меня боитесь?

- Я? Боюсь? Да с чего вы взяли?

- Потому что юлите. А на самом деле думаете так же.

Не ответив впрямую, собеседник проговорил:

- Сита мне рассказывал, что владыка сильно изменился за последнее время. Прежнего Петра больше нет. Внешне - может быть, он сама учтивость и доброта; а внутри - как голодный волк. Стали пропадать люди…

- То есть почему? - не понял магистр.

- Кто-то что-то сказал нелестное о его величестве или, паче чаяния, о её величестве - и внезапно исчез. Где он, что с ним - выяснить нельзя.

- Вы, должно быть, шутите?

- Просто передаю слова Ситы.

- Но ведь это страшно!

- Вот на всякий случай и держу язык за зубами.

- Я же не предам!

- Лучше бы и сами поостереглись. «Запад», «Восток»! Нам какое дело? Мы простые смертные. И задача наша - не воспитывать василевсов, а стараться выжить при любых обстоятельствах и любых правителях.

- Вы приспособленец.

- Я историк.

В это время к персам шло солидное подкрепление. Старый шах Кавад собирался нанести удар по ромеям в двух местах: Лазике и Месопотамии. Знал, что там и там византийцы не выстоят. План его почти что удался.

Феодора с новым приливом сил начала мирить ортодоксов с монофиситами. Написала в Александрию своему духовному наставнику киру Севиру, пригласила приехать в Константинополь и попробовать убедить патриарха Епифания сблизить их позиции. Тот не возражал в принципе, но поездку отложил на неопределённое время, оправдавшись скверным самочувствием, а на самом деле опасаясь за свою жизнь.

Но зато из Эдессы и Амиды прибыли шесть епископов-монофиситов и по распоряжению василисы разместились в палатах Гормизды (одного из небольших императорских замков) и в монастыре в Сиках. Епифаний встретиться с ними отказался, но когда сам Юстиниан предложил организовать диспут на больные теологические темы, дал согласие скрепя сердце.

Собрались в начале июля 531 года в той же Гормизде, и монах Зоора выступил с большим теософским сообщением на тему Боговоплощения. Суть была такая: поначалу существовали две природы Христа - Бога и человека; но потом, при Боговоплощении, обе природы слились в новую природу, нераздельную и единую. Так и сформулировал: «Воплощённая природа Бога-Слова, Логоса, есть едина». Утверждал, что Божественное начало во Христе поглотило Его человеческую природу, с самого начала не схожую с нашей. Следовательно, формула, что Иисус за нас «плотью пострадал» богохульственна, так как надо произносить: «Он распят за нас».