Виктория Холт - Исповедь королевы

— Ах, мадам, мадам! — всхлипывала Розали.

Она опустилась на колени возле моей кровати и горько плакала.

Меня снова привели в суд. Я выслушала перечисление своих грехов. Я составила заговор с иностранными державами. Я вовлекла своего мужа в преступления. Я растратила деньги страны на Трианон и своих фаворитов. Были упомянуты Полиньяки. Однако ничего не было сказано о том другом гнусном обвинении.

Потом стали задавать вопросы присяжным заседателям:

— Можно ли считать установленным, что имели место интриги и тайные сношения с иностранными державами и другими внешними врагами Республики и что эти интриги и тайные сношения имели своей целью оказать им кратковременную помощь, которая позволила бы им вступить на французскую территорию и облегчила бы продвижение их армий по этой территории?

Признана ли я виновной в участии в этих интригах?

Можно ли считать установленным, что имели место интрига и заговор с целью развязать в Республике гражданскую войну?

Признано ли, что Мария Антуанетта, вдова Людовика Капета, принимала участие в этой интриге и заговоре?

Меня отвели в маленькую комнатку рядом с Главной палатой, пока присяжные принимали решение. Однако приговор был уже предрешен.

Наконец его огласили. Я была признана виновной и должна была понести наказание смертной казнью.

Я сижу в своей комнате и пишу. Осталось рассказать совсем немного.

Сначала я должна написать Элизабет. Я думаю о том, что сказал о ней мой сын, и, зная о ее целомудренной душе, хорошо понимаю, как она потрясена. Я должна заставить ее попытаться понять.

Я взялась за перо.

«Тебе, сестра, пишу я в последний раз. Меня только что приговорили. Но не к позорной смерти — ведь позорна она лишь для преступников — но к воссоединению с твоим братом. Невиновная, как и он, я надеюсь проявить такую же твердость, какую проявил он в свои последние минуты. Я спокойна, как человек, у которого нет ничего позорного на совести. Я глубоко сожалею, что вынуждена покинуть моих несчастных детей. Ты знаешь, что я жила только ради них и ради тебя, моя добрая сестрица. В каком положении я оставляю тебя, которая из привязанности к нам пожертвовала всем ради того, чтобы быть с нами!..»

Я продолжала писать о моей дорогой дочери, которую, как я слышала, отделили от Элизабет. Я хотела, чтобы она помогала своему брату, если это возможно… И еще я должна написать Элизабет о моем сыне. Я должна попытаться заставить ее понять.

«…Я вынуждена упомянуть о том, что так ранит мое сердце. Я знаю, сколько горя этот ребенок, должно быть, причинил тебе. Прости его, моя дорогая сестра! Вспомни о его возрасте и о том, как легко заставить ребенка сказать все что хочешь, даже то, чего он не понимает. Надеюсь, что наступит день, когда он лучше осознает, чего стоят твои великодушие и нежность…»

Слезы застилали мне глаза, и я не могла больше писать. Но позже я снова возьмусь за перо и закончу это письмо.

Вот-вот придет мой час.

За мной приедет телега. Они подрежут мне волосы, они свяжут мне руки за спиной, и я поеду по улицам хорошо знакомым путем, которые проезжали многие друзья моих прежних дней… которым проехал до меня Луи. Я поеду по улицам, по которым когда-то проезжала в своей карете, запряженной белыми лошадьми, где мсье де Бриссак когда-то сказал мне, что двести тысяч французов влюблены в меня… По улице Сен-Оноре, где, может быть, за мной будет наблюдать мадам Бертен, на площадь Революции к этой чудовищной гильотине.

Люди будут кричать на меня, как уже делали это прежде много раз, а я, пока еду, буду думать о своей жизни. Я не увижу улиц с этими кричащими и жестикулирующими толпами, требующими моей крови. Я буду думать о Луи, который проехал там до меня, об Акселе, который горюет где-то… Ах, не оплакивай меня слишком горько, моя любовь, ведь все мои мучения останутся позади! Я буду думать о моем мальчике и молиться о том, чтобы он не испытывал слишком сильных угрызений совести. Мой дорогой… это ничего! Я прощаю тебя… Ты не знал, что говорил.

Итак, сейчас я жду и молюсь, чтобы во время этой последней поездки я была истинной дочерью своей матери. Я встречусь лицом к лицу со смертью с мужеством, которого она пожелала бы от меня.

Больше нет времени писать. Они идут.

Великое спокойствие снизошло на меня. В одном я уверена: самое худшее позади. Я уже перенесла самые великие муки. Что мне осталось — это только последний резкий удар, который принесет мне избавление.

Я готова. И я не боюсь. Это чтобы жить, нужно мужество — жить, а не умереть.

Как ангел (фр.).

Замками (фр.).

Синим чулком (фр.).

Светло-пепельным (фр.).

Волосы королевы (фр.).

Как у дофины (фр.)

Праздник (фр.).

Праздник (фр.).

Короля-Солнца (фр.).

Милая (фр.).

Стеклянная галерея (фр.).

Правильнее: Мария Лещинская (1703–1768) — дочь польского короля Станислава Лещинского, низложенного после Полтавской битвы и эмигрировавшего во Францию. — прим. оцифровщика .

Швейцарское озеро (фр.).

Лестницы из ста ступенек (фр.).

Украшениях (фр.).

Метрдотель (фр.).

Мадам Этикет (фр.).

Детей Франции (фр.).

Никогда (фр.).

Правильнее: ничего. — прим. оцифровщика .

Чтица (фр.).

Полная свобода действий (фр.).

Шлюха (фр.).

Отребье (фр.).

Свинья (фр.).

Жратва (фр.).

Тряпка (фр.).

Королевский указ (фр.).

Песенки (фр.).

Корсет из китового уса (фр.).

Государь (фр.).

Западню (фр.).

Подслащенную воду (фр.).

Отварное мясо (фр.).

Пройдоха (фр.).

Вечеринке (фр.).

Фридрих II (1712–1786), король Пруссии в 1740–1786 гг. — прим. оцифровщика .

Война женщин (фр.)

Сегодня в Версале много народу (фр.).

Маленькой (фр.).

Легкомыслие (фр.).

Боже мой! (фр.)

Его фигура и весь его вид подходят для того, чтобы он мог называться героем романа, но только не французского (фр.).