Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Две недели Самуил и Ждан жили в орде. Они ездили вдоль Самары и Орели от одного стойбища до другого, распродавая разную мелочь, захваченную вдосталь в Киеве: медные и бронзовые перстни, иголки, серёжки, прясла [53] [53] Прясло — небольшой грузик, надеваемый на веретено для увеличения его веса, что помогает равномерному вращению. , фибулы [54] [54] Фибула — металлическая застёжка в виде брошки. для плащей, крючки и петли для кожухов. Торговались отчаянно, не уступая ни единой ногаты, чтобы иметь возможность подольше побыть среди кочевников, ко всему присмотреться и, в конце концов, узнать о намерениях Кобяка. Собирается ли он нападать на Русь или нет?

Тревога их усилилась, когда с юга на Самару и Орель прибыло ещё несколько ханов со своими родами. Похоже было на то, что Кобяк собирает большие силы. Но почему тогда он медлит с выступлением, чего ждёт?

Ясность внесла неожиданная встреча в степи.

А случилось это так.

Все эти дни Ждан не разлучался с матерью. Даже когда ехал на торги в самые далёкие улусы, то и тогда не оставлял её в таборе, а брал с собою. Говорили они беспрестанно и не могли наговориться — и про свои мытарства, и про отца, и про Настю, которая, как доносятся слухи, стала женой какого-то хана, и про Ивана, он неизвестно куда девался — то ли его половцы убили, то ли чудом спасся. Горестно вспоминали и про меньших братиков и сестрёнок Ждана, что погибли в Вербовке от лютых ворогов… Да разве мало о чём могли говорить мать с сыном после трёхлетней разлуки, после того что пережили?!

Так вот, однажды, когда они возвращались в табор, Ждан отпустил вожжи, и кони сами потихоньку брели по едва заметной колее, проложенной в буйных зарослях пахучих трав. Мать не сводила с сына измученных глаз и в который раз слушала его неторопливый рассказ о бегстве, о Кончаке, о Самуиле, о князьях… Шершавой, натруженной рукой гладила его руку, а другой вытирала слезы, туманившие глаза, когда она слушала о смерти отца или о княжеском порубе в Новгороде-Северском.

— Бедненький мой! Родименький мой! — шептали её худые посиневшие губы.

Увлечённые воспоминаниями, они не заметили, как из придорожной рощицы выехал всадник и помчался им наперерез.

— Урус, стой!

Ждан придержал коней.

Всадник подъехал вплотную к возу, натянул поводья.

Им оказался отрок-чабан. На плечах — вытертый чепкен, на ногах — постолы из сыромятины, на голове — войлочный островерхий каук, из-под которого выбивалась копна густых черных волос. За плечами — лук, на боку сабля и кожаный тул со стрелами.

Ждан недоуменно посмотрел на незнакомца. Что ему нужно?

Тот тоже какое-то время молча, пристально разглядывал мать и сына, а потом внимательно огляделся вокруг и тихо заговорил, словно боялся, что кто-то может подслушать в этой безлюдной степи:

— Скорей отправляйтесь домой! Неужели не видите сами, что Кобяк вот-вот двинется на Русь? Тогда вас задержат здесь, как заложников!

Ошеломлённый его словами, Ждан внимательно посмотрел на молодого чабана.

— Кто ты такой? Как тебя зовут?

— Не надо, не спрашивай.

— Откуда ты так хорошо знаешь наш язык?

— Моя мать — уруска… Научила…

— Но ты-то ведь половец?

— Это мой отец половец…

— Почему ты решил предупредить нас?

— Меня мать послала…

— А сам бы этого не сделал?

— Может и сам тоже… Я люблю нашу с матерью речь, ваши песни, ваших людей, вашу землю, хотя я никогда не видел землю моей матери, но она про неё так много и красиво рассказывала!.. И я верю, что так оно и есть, потому что мама у меня — святая! А её земля и для меня родная! Вы можете, должны мне верить. Верьте каждому моему слову! Уезжайте отсюда скорее!

— Спасибо тебе, друг, и твоей маме передай нашу благодарность за такую важную весть и добрый совет…

Отрок хлестнул коня и быстро исчез в зелёных зарослях ивняка.

В тот же вечер, узнав такую важную весть, Самуил поднял своих людей и они отправились в обратную дорогу, в Киев.

Переволока — одна из самых известных переправ через Днепр в его среднем течении недалеко от Ворсклы. Здесь каменная гряда преградила воды реки и создала широкий, удобный брод, которым с прадавних времён пользовались коренные жители Приднепровья — славяне и многие кочевые племена. Те, что в продолжение многих столетий перекатывались, как волны, по необозримым степям между Волгой и Дунаем.

Самуил расположил свой табор недалеко от брода, в удобной, защищённой лесом от постороннего глаза долине, а на берегу оставил в потайном месте сторожу, которая должна была уведомить о прибытии князя с дружинами, а также о появлении половцев или других чужаков.

Три дня никто не появлялся. А на четвёртый, в полдень, на противоположном берегу показались два всадника. Они постояли у воды, напоили коней и когда убедились, что на переправе кроме них никого нет, начали переходить Днепр.

Дежурили как раз Ждан с Васютой, неуклюжим, спокойным отроком. Из-за густых кустов они зорко следили за тем, что делается на реке.

— Как нам быть, Ждан? Пускай себе едут или нашим сообщим?

Ждан приложил козырьком ладонь ко лбу, закрывая глаза от солнца. Всадники походили на степняков, а степняки, хотя их и двое, могут привести за собой целую орду. Нужно сообщить Самуилу — пусть решает.

— Мчись скорее, Васюта! Зови наших!

Не успели чужаки достичь середины реки, как прибыл Самуил со своей охраной, приказал перекрыть дорогу, ведущую в степь.

— Кажется, половцы. Не разведчики ли Кобяка?

— Кто знает. Схватим — узнаем, — шёпотом ответил Ждан.

Озираясь, всадники осторожно выбрались из воды на сухое прибрежье, немного постояли, тихо переговариваясь, а потом медленно двинулись к лесу на склоне горы.

Здесь их и перехватила стража Самуила. Они неожиданно выскочили из кустов, наставили копья и луки.

— Стойте, кто такие?

Всадники оторопели и сопротивления не оказали. Их стащили с коней, отобрали оружие, поставили перед Самуилом.

Старший — сурового вида дебелый человек. Он не проявлял страха, только мрачно, исподлобья поглядывал и шумно сопел широким мясистым носом. Второй, молодой, перепугался, побледнел, дрожал, будто его трясла лихорадка. По всему видно — ещё ни разу в переделках не бывал.

Самуил, пристально глядя старшему в глаза, спросил на его языке:

— Половцы?

— Ойе, ойе!

— Как звать?

— Я — Сай, а это мой сын — Чой.

— Из какой орды?

— Из Ингулецкой…

— Почему здесь оказались? Куда путь держите?

— Идём на Орель, к хану Башкорту. Туда я выдал дочку замуж. Сказали, подарила мне внука — повидать его хочу.

— А Кобяка знаешь?

— Кто же в Половецкой степи не слыхал про великого хана Кобяка? А видать — не видал.