Татьяна Алфёрова - Поводыри богов (сборник)

– Не балуй! Нечего вам бояться ни меня, ни хозяина. Он вас не выдаст князю Игорю. У нас не слыхать, что на Нево-озере делается, потому никто не хочет слушать. У нас свои правила. Те, что княгиня Ольга установила. Ждите меня. Дождетесь – не будет ничего худого, клянусь березой! – и обернулся к дереву как кривич, не как урман.

Береза шумит листьями, ветвями, перевитыми не полотенцами-убрусами, как завивают священные деревья в Ладоге, а узенькими разноцветными ленточками, принимает клятву. Либуша, напряженно вслушиваясь, смотрит мимо вертлявого, прикусывает от усердия большой палец. Улыбается растерянно Вольху, протягивает руку Гудиле. Те шумно и с облегчением вздыхают, понимают: не слышит Либуша опасности в мыслях кривича. Вертлявый человечек, не прощаясь, спешит обратно в лес – девять шагов вместо одного, серо-зеленая рубаха сливается с листвой, исчезает за стволами. Трава звенит на разные лады, пряча крохотных гусляров-кузнечиков за упругими сочными стеблями, легкий ветерок без труда перекидывает туда и обратно тяжелых стрекоз, небо выгибается, обнимает голубой рукой поляну и людей вместе с нею.

– Диво какое, – Гудила еще не верит в спасение. – Давай, Вольх, мы вместе с найденышем ноги в руки – и подале отсюда. Да не спит мальчонка давно, не спит – притворяется.

Дир отрицательно мотает головой:

– Так говорю вам, останемся здесь и поищем возможности предупредить князя Олега о предательстве угрюмого Игоря. Речь не только о жизни его самого, что ему: он уйдет на Поля Счастливых Сражений, это лучше, чем дряхлеть здесь. Старость тяжела воину что в нищете, что в золотых палатах. Но судьба князя – судьба народа. Если предать и обмануть князя, народ тоже будет предан и обманут. Бул поможет… Надо Була оповестить.

Либуша всплескивает руками, удивленно оглядывается на Гудилу, призывая того в свидетели:

– Бул сам предатель, неужто не догадался до сих пор? Вертлявый кривич обронил между слов золотую бусину: за нами погоня, все окрестные города оповестили. Только ты слушать не захотел, – женщина фыркает, как кошка, и тащит гребень из косы, изготавливаясь убеждать, как умеет: волхвованием.

– Когда бежали из землянки, ты почему-то не спросил, куда это друг запропал. А сейчас что? Оправдание нашел?

– Напасти, как навьи, они когда и для пользы случаются, – Щил снова краснеет, на этот раз от собственной убежденности. – О чем мы ссоримся? Не иначе, злыдень наши тени перебежал. Мы же все решили одинаково и согласно, только, дело такое, чтобы гладко вышло, надо сейчас сбежать. Не нравится мне этот вертлявый… А там посмотрим, может, и не стоит предупреждать никого из людей. Князя, к слову… Рисковать опять же… Богам-то скажем, вот пусть боги сами и разбираются. Это ведь их проблемы, дело такое. А мы, может, еще домой вернемся как ни в чем ни бывало, когда о нас забудут…

Женщина не к месту вздыхает:

– Как там без ворожеи Либуши Середка обходится, ей мужа воротить надо… Как сама молодая княгиня? Ох, если бы можно было вернуться…

– Щил, – Дир произносит тайное имя при свидетелях в чужом месте, и Щил-Гудила приседает от испуга в траву, – ты догадываешься, я не просто волхв, кудесник, шаман с бубном из лесов. Мудрый учитель Веремид передал мне Слово и клад. Даровал право решать. Первый князь Рюрик строго смотрит на меня из своей подземной пещеры, ждет. Ждет ненасытный волк Фенрир, хлещет хвостом по впалым бокам. Ждет холодный Ящер, алчущий свежей крови. Щил, решаю я.

Слова Дира падают, как камни, вот уже их набралась горка, а вот и гора, растет шаткая гора, вот повалится, засыплет тяжелыми валунами поляну, погребет под собою людей и березу с веселыми ленточками-желаниями. Но робкий Щил внезапно успокаивается. Садится на землю так ровно, что круглое легкомысленное брюшко подтягивается, и слова его сыплются, как семена травы, прорастая сквозь камни, образуя где плотный дерн, где проплешины, зеленея и качаясь под ветром:

– Ты кто, Вольх? И кто такие учитель Веремид и первый князь? Боги? Но мы видели там, во снах найденыша, что великие боги умерли; даже Ящер, а он – самый великий, и другие. Будут новые боги, умрут и они. Закон умрет. Старый закон. Родится новый… Ты человек, Вольх, ты точно умрешь. А если вмешаешься в судьбы мира или князей, умрешь раньше, вот и все. Может, в навьи перейдешь после смерти, может, сядешь за стол на пиру в небесном вертограде. Но ничего не изменишь. Те, кто считают себя великими, или, как вещего Олега, великими их считают другие, меняют мир на миг, а после все возвращается и идет само собой, дело такое. Только боли в мире становится больше – вокруг великих. Крови больше – вокруг великих. Стоит ли оно того, Вольх? Среди моих коров нет воевод или спасителей мира. Но нет и тиранов.

– А Бешеный? – вскрикивает Либуша. – Племенной бык, привезенный из самого Царьграда? Он заставляет трепетать всех в Ладоге! Но ты тоже прав, Гудила.

Вольху скучно от тоски. Он мог бы убедить друзей, настоять на своем, используя нехитрые ловушки из слов, беря шелковые тенета, а не камни. Но манипулировать чужим сознанием стыдно. А если речь идет о жизни и смерти? Тем более жизни и смерти друзей. Или ему только кажется, что смог бы убедить их? Может, ему не хватает жизненных соков и сил, не сумел накопить? Так же, как Щил, не сумел повзрослеть.

Маленькая местная берегиня с зеленоватой шкуркой, зажмурившись от страха, свешивается с ветки и тихонько оглаживает Дира ножкой. Старшие сестры наказали, по сорочьей почте, присматривать за прибывшими людьми. Их слова в сорочьем изложении звучали как жалоба и как просьба. Маленькая берегиня растерялась, пропустила начало человечьей распри, ей следовало бы вмешаться давным-давно, до ухода пусть недоброго, бьющего стрелами птиц и оленей, но знакомого здешнему лесу человека с дерганой походкой. Потревоженные движением мошки срываются с листьев, кружатся вокруг ветки, кричат неслышно для уха: «Беда, беда, беда!»

– Мы болтали слишком долго, – печально замечает Гудила. – Все завершится без нас. Сейчас вернется наш новый знакомый с дружинниками, и время – наше – кончится. Я очень боюсь пыток. Плохой из меня воин.

– Нет, – Либуша лукаво улыбается. – Он не уходил: прячется за деревьями, ждет, когда мы договоримся. Его хозяин не велел обижать нас. Так что можно не вмешиваться, как и предложил Гудила. Переждать самое страшное здесь – нас не выдадут княжьим дружинникам. А спустя время – вернуться. Игорю не будет дела до слабых волхвов, он сядет княжить в Киеве, в столице. Мы не нарушим порядок, не вмешаемся в княжьи распри, не оскорбим богов… Но можно найти гонца, предупредить князя Олега, как хочет Вольх, и предотвратить сечу. Хотя не знаю, совсем не знаю, что из двух – правильно, – и Либуша не улыбается больше, а плачет, тихо и без надежды.