Александр Тавровский - Герр Вольф

– Мой фюрер, – уже ни на что не рассчитывая, в отчаяньи крикнул Гальдер, – ваши полководческие решения не имеют ничего общего с реальностью! Военный потенциал СССР гораздо мощнее немецкого! Русские выпускают по 1200 танков в месяц! Германии такое не под силу!

– Чушь, Гальдер! Вы не верите мне? Я для вас не авторитет?! Прекрасно! А как насчет товарища Сталина? Или товарищ Сталин знает состояние России и Красной Армии хуже вас?! Вот его знаменитый приказ номер 227! Слушайте, Гальдер, что думает о себе наш враг! «После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит, загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину». Разве это не вопль отчаянья?! Как может Россия, находясь в таком плачевном состоянии, выпускать 1200 танков в месяц?! Отвечайте!

Не обращая внимания на озверевшего фюрера, Гальдер безнадежно махнул рукой:

– Мой фюрер, выиграть войну уже не удастся, но можно по крайней мере избежать позорного поражения!

В пароксизме бешенства у Гитлера свело челюсти.

Отставка Гальдера несколько воодушевила Гитлера. Вот и пришел конец бесконечным «гальдеровским пересмотрам решений»! То есть пересмотрам решений Адольфа Гитлера – фюрера всех времен и народов!

При отсутствии реальной оппозиции Гитлер всегда обретал временное душевное равновесие, порой абсолютно неадекватное логике происходящего. Будучи натурой крайне неопределенной, целиком находящейся во власти переменчивого настроения, хронических болезней и психоидеологических комплексов, Гитлер и сам был подвержен постоянным пересмотрам собственных решений, причем в самый неподходящий момент. И в глубине души всегда был благодарен тем, кто в последний миг укреплял в нем веру в решение, на которое он в силу врожденной нерешительности никак не мог решиться.

Окончательно разобраться с Гальдером помог фюреру не кто иной, как рейхсмаршал Геринг. Бравый партайгеноссе, никогда не страдавший раздвоенностью души и прочими интеллигентскими кунштюками, давно учуял сокровенное желание Гитлера порвать с изрядно надоевшей ему военной элитой. Буквально накануне отставки Гальдера, войдя в картографический кабинет, Геринг проникновенно сказал фюреру так, как мог сказать только Геринг:

– Мой фюрер, я ночами не сплю из-за ваших бесконечных сложностей с этим господином Гальдером. Вы должны от него избавиться. И я знаю преемника, который сделает так, что вы вообще не будете волноваться. Цейтцлер – вот кто вам нужен!

Гитлер благодарно посмотрел на Геринга, напрочь забыв, что совсем недавно самолично косвенно подкинул ему эту идею. Произошло это через несколько дней после победоносного Дьепа и очередного серьезного столкновения с Гальдером. Тогда при всех Гитлер выразил желание иметь в будущем при себе в качестве начальника Генерального штаба армии «кого-нибудь вроде того малого, Цейтцлера», – штабного офицера, который всегда настроен оптимистично и готов на все, которому не придет в голову просить помощи в трудных ситуациях и который не склонен к тем самым невыносимым «гальдеровским пересмотрам решений».

Именно эти слова фюрера срочно сообщил Герингу «свой человек» при Гитлере. «Своим человеком» был адъютант Геринга генерал Боденшатц – его офицер связи при фюрере. Прибыв в ставку на оперативное совещание, Геринг обычно заходил на несколько минут в свой павильон, обставленный гораздо шикарнее апартаментов Гитлера. Боденшатц же под благовидным предлогом покидал совещание, чтобы сообщить шефу обо всех спорных вопросах. Затем Геринг во всеоружии являлся на совещание и с энтузиазмом поддерживал Гитлера в его конфликте с генералами. Довольный фюрер уже безо всяких колебаний бросал презрительный взгляд на своих генштабистов и выносил приговор:

– Вот видите, рейхсмаршал придерживается того же мнения, что и я!

Но, отправляя в отставку Гальдера, Гитлер как воплощение «волевого фактора» на Геринга не сослался. Гальдер же молча поклонился вождю и отправился паковать чемоданы.

– Я убываю, – как о деле, давно решенном, спокойно сказал он теперь уже бывшим своим подчиненным. Вот так: немногословно и буднично, словно отправлялся в отпуск.

Затем написал короткую записку своему ученику и другу, командующему 6-й армией:

«Сегодня я оставил мой пост. Позвольте мне поблагодарить вас, мой дорогой Паулюс, за вашу лояльность и дружбу и пожелать вам дальнейших успехов как вождю, которым, как вами доказано, вы являетесь».

Покончив с Гальдером, Гитлер по совету Геринга и Шмундта тут же назначил на освободившийся пост начальника Генштаба сухопутных войск мобильного, амбициозного, а главное, беззаветно преданного ему лично сорокасемилетнего генерал-майора Цейтцлера.

24 сентября шокированный столь внезапно свалившейся на него монаршей милостью Цейтцлер был возведен в ранг полного генерала от инфантерии.

Невысокий, крепко сбитый, по меткому наблюдению сослуживцев, «состоящий из трех шаров», Цейтцлер не принадлежал, как Гальдер, к военной элите Германии, что весьма импонировало Гитлеру.

Фюрер вполне обосновано полагал, что оглушенный новым назначением не очень-то избалованный судьбой Цейтцлер будет покладист при обсуждении сакраментальной проблемы прорыва к Каспийскому морю и Волге. Однако на первом же совещании в присутствии двадцати высокопоставленных офицеров вермахта был изрядно им озадачен. Терпеливо выслушав очередной разнос фюрера, Цейтцлер безапелляционно рубанул:

– Мой фюрер, если у вас есть претензии к штабу, скажите мне об этом наедине, но не в присутствии такого числа офицеров. В противном случае вам придется искать другого начальника штаба армии.

Лихо отдал честь и вышел вон. То есть, не прощаясь, покинул зал совещаний.

Офицеры застыли в ожидании новой казни. Но фюрер, истощенный последними схватками с Гальдером и Йодлем и в немалой степени мучавшими с утра изжогой и головной болью, как-то сник, устало съежился и, виновато улыбнувшись, робко спросил офицеров:

– Он вернется, не так ли?

После этого ушел к себе в бункер и вместе с верной овчаркой Блонди просидел там до самого ужина, который и съел в одиночестве и без всякого аппетита.