Александр Тавровский - Герр Вольф

Но в эту ночь ситуация в Средиземном море волновала Шпеера не меньше Гитлера, и, не имея возможности, за редким исключением, вставить хотя бы слово, он тем не менее слушал божественные откровения Гитлера и чем глубже вникал в суть сказанного, тем больше удивлялся способности вождя даже в такие критические для всей страны и для него самого минуты размышлять о событиях поистине с божественным высокомерием и хладнокровием, как будто ни Германии, ни его самого это совершенно не касалось. Иногда казалось, что он, как Нерон на фоне горящего Рима, наслаждается звуками собственного голоса и стихийными порывами собственных мыслей.

Ночью Гитлер, словно после многокилометрового бега, обрел второе дыхание и выдвинул несколько различных предположений загадочного ввода Великой Армады союзников в воды Средиземного моря.

– Шпеер, попомните мои слова, это операция по широкомасштабному обеспечению всем необходимым англо-американских соединений, теснящих Африканский корпус Роммеля. Вот и ответ на вопрос, почему корабли держатся вместе! Они собираются пройти узкий пролив между Сицилией и Африкой под прикрытием темноты, защищающей их от нашей авиации.

Он самодовольно стал потирать руки, но уже через минуту выдал новую, еще более шокирующую версию.

– Сегодня вечером противник высадится в Центральной Италии, где не встретит никакого сопротивления. Немецких войск там нет, а итальянцы просто разбегутся. В результате противник отрежет Северную Италию от Южной. И что тогда станется с Роммелем?

Гитлер торжествующе глянул на Шпеера. А тот, пораженный его первобытным цинизмом, только, как эхо, повторил вопрос.

– И что же тогда станется с Роммелем, мой фюрер?

– Он будет разгромлен! У него нет резервов! А доставлять ему боеприпасы, продовольствие и горючее… – тут Гитлер патетически развел руками, – мы попросту не можем!

– Но, мой фюрер, – не удержался Шпеер, – вы говорите об этом так спокойно и, я бы сказал, даже с радостью, как будто вы, – министр вооружений на секунду запнулся перед тем, как сказать непоправимое, но по инерции все же выпалил, – как будто вы… Черчилль!

– Черчилль?! – презрительно крикнул Гитлер. – Этот вечно надутый толстяк с изжеванной сигарой во рту! Черчилль – раб своего глупого парламента! Да он попросту политический и военный импотент! На его месте я бы сейчас сразу занял Рим и сформировал итальянское правительство! Или – и это третий вариант– я бы воспользовался этим огромным флотом для десанта в Южной Франции! Но Черчилль все сделает наоборот! Он, скорее всего, погонится за Роммелем и будет сорок лет бегать за ним по пустыне, как евреи за Моисеем! Мы, Шпеер, всегда вели себя слишком благородно! И вот результат! В Южной Франции у нас нет никаких войск! Мы совершили огромную ошибку, не оставив там гарнизоны! И правительство Петена не окажет англичанам никакого сопротивления!

Шпеер плеснул себе в бокал красного вина и рискнул ненавязчиво подкинуть фюреру свою версию.

– А что если цель столь грандиозной операции вовсе не внезапный удар? Что если… – Гитлер протестующе махнул рукой, но Шпеер успел благополучно завершить свой прогноз, – что если, высадив войска на безопасных участках, англичане потом методично, без ненужного риска развернут наступление?

Фюрер отрицательно замотал головой. Подобная стратегия, даже со стороны противника, была ему абсолютно чужда.

– В вопросах стратегии и тактики, Шпеер, вы отчаянный дилетант! Однако… – он тяжело вздохнул, – не исключено, что англичане тоже отчаянные дилетанты! И мыслят так же абсурдно, как и вы! Я это вполне допускаю! Но тогда, Шпеер, это… это же второй фронт! Но сейчас это совершенно невозможно! Вся моя интуиция выступает против этого! Признать такую глупость – значит, признать, что мы… проиграли войну! Нет, нет и нет, Шпеер! Забудьте!

До утра десантный флот стоял севернее марокканского и алжирского побережья. А с первыми лучами солнца войска западных союзников неудержимым потоком устремились в Северную Африку.

А Гитлер на встрече со «старыми борцами» в Мюнхене в своей речи, посвященной памяти Пивного путча, с пафосом произнес:

– Мы уверены в нашей победе! Они полные идиоты, если думают, что смогут когда-нибудь разгромить Германию! Мы погибнем, следовательно, погибнут они!

И – ни слова правды.

Чтобы хоть как-то отвлечься от зловещих событий на Востоке и в Средиземном море, Гитлер на пару дней заехал отдохнуть в свою резиденцию в Альпах Бергхоф.

Точно так же, как и в далеком довоенном году, Гитлер появился на первом этаже Бергхофа в одиннадцать утра. Наскоро проглядел обзор прессы, выслушал короткий доклад Бормана и, окинув оценочным взглядом собравшихся в прихожей гостей, следуя традиции, выбрал даму, которую и повел к обеденному столу.

Еще с тридцать восьмого года честь вести к столу Еву Браун принадлежала Мартину Борману. Придворные не без зависти злорадствовали, что Борман, истинный хозяин Оберзальцберга, создал город времен золотой лихорадки, только он не находит золото, а выбрасывает его на ветер.

Итак, Борман, следуя ритуалу, усадил Еву слева от фюрера. И неограниченный во времени обед благополучно начался.

Шпеер, сидящий за столом недалеко от Гитлера, в который раз с известной долей профессиональной иронии и скепсиса по отношению к чужому творчеству про себя оценивал интерьер столовой.

Дело в том, что Бергхоф был архитектурным творением самого Гитлера. Он не только лично набросал эскизы, но и, одолжив у Шпеера кульман и рейсшину, категорически отказавшись от всякой его помощи, собственноручно вычертил в масштабе план и поперечное сечение своего будущего дома.

Шпеер знал, что так же ревностно прежде Гитлер занимался только двумя своими проектами: новым военным знаменем рейха и личным штандартом главы государства.

Еще в чертежах лейб-архитектор фюрера обратил внимание на запланированные им «неудобства». Новая гостиная соединялась со старой большим проемом, что создавало проблемы для приема официальных гостей: свите приходилось топтаться в невзрачной прихожей, которая вела к туалетам, лестнице и большой столовой. Не производило на него впечатление и огромное венецианское окно гостиной с опускающейся рамой – предмет особой гордости Гитлера-архитектора. Из этого окна Гитлер впоследствии часто любовался видом Унтерберга, Берхтенгадена и Зальцбурга.

Особенно его волновал Унтерберг, где, по преданию, спящий франкский император Карл Великий должен когда-нибудь проснуться, чтобы возродить былую славу германской нации.

– Шпеер, – проникновенно говорил фюрер, прозрачно намекая на себя как на продолжателя дела Карла Великого, – видите Унтерберг? Неслучайно я построил свой дом напротив!