Борис Поляков - Кола

– Ты обиделся, что я не девка? – И насмешливо повела бровью. – Экие вы на один лад. Только девок вам подавай. А баб кто же будет любить?

Она лежала в ленивой и сытой позе. Растрепанная одежда, руки за головой. Сарафан она не думала оправлять. Желание опять накатывало волной, и закипала злость к ее манере насмешничать.

Спросил настойчивее и глуше:

– Ты не сказала, кто...

– Не злись, – глаза ее просительно посмотрели. – Я ведь невеста. А девкою нынче и не решилась бы. И радость не узнала бы от тебя.

Сразу вспомнился Кир. Бравый, с косынкой на шее, шел тогда в окружении колян, сам колянин. Счастливый шел, удачливый и богатый. Жених, конечно, Нюшке под стать. Не чета ему, ссыльному. Как же он может спрашивать с Нюшки? Кто он против нее и Кира? И сам почувствовал, как сразу голос его осел.

– С женихом было?

– Было, – сказала спокойно Нюшка и вдруг засмеялась озорно. – Было, да не так... А теперь я знаю, как должно. – И привстала, поймала его, смеясь, за шею, свалила, зажала лицо в ладони. – Ну зачем ты так злишься? От дурного ума моего случилось. По осени еще. Все тут честно. Я не гадала, что ты приглянешься. Думала, замуж за него пойду.

– Думала? А сейчас?

– Сейчас? – усмехнулась Нюшка. – Не лежала бы тут, поверь уж. И виною не он, а сама я. Жила без радостей бы свой век.

– Отчего так?

– Не рассказать сразу.

Нюшка села, стянула с плеч шаль, расплела косу. Тяжелые волосы расчесывала гребенкой. Сарафан не оправила. На сене призывно лежали плотные ее ноги.

Забыв на минуту размолвку, сказал ей:

– Красивая ты.

У Нюшки в глазах благодарность мелькнула, радость, а ответила непонятно:

– Буду как некрасивою, ты и тогда люби.

Она словно вся уходила вдаль, манящая. Только что отлюбила его, одарила счастьем, а теперь лицом посерьезнела, заплетает в косу нитку бус. Невеста. Замуж пойдет за того. И болью душевной, ревностью опять защемило сердце.

– Зачем ты со мною так?

— Как? – Нюшка вскинула озабоченный взгляд.

– Да вот, – замялся Андрей, – так вот. А что я супротив твоего жениха?

— Э, миленочек мой, – она встряхнула шаль, обрала ее от травинок сена. – Что же мне было – ждать, когда ты из ссыльного князем станешь? Эдак бабья моя пора минует. – И деловито стала укладывать косу на голове, сквозь стиснутые на шпильке зубы что-то тихо себе шептала.

— Ты что говоришь?

– Считаю.

— Что считаешь?

– Что? – повторила Нюшка. Шпильку вынула, заколола косу. – Две недели с годом вперед да назад три месяца... – Оправила сарафан, накинула шаль на плечи, привалилась к нему на колени, смотрела снизу. – Даст бог все ладно, после рождества рожу.

Чем-то холодным, пугающим словно подуло Андрею в спину.

– Как – рожу?

– А так вот, миленький мой. От этого, говорят, дети родятся. – Похоже, она не шутила. Глаза вдруг мечтательно залучились, голос нежностью расплеснулся. – Очень хочу. Милый ребенок будет. Знаешь, с ручками, ножками и все маленькое такое. Карапузик эдакий. Удивляться будет глазками на свет и все спрашивать, спрашивать. А когда недовольный или испуганный, будет смотреть на меня вот так же, мымрой... – И Нюшка сквасила себе рожицу. – В папу весь.

– В кого?

– В тебя, миленький. Очень хочу такого же глупого. Купать в корытце буду его. А любить уж! И шлепать за ослушанье – тоже.

Андрей оробело смотрел на Нюшку. Если она не шутя надумала, то ведь судьбу свою проклянет с ним.

Нюшка погладила его по щеке, протянулась, нежно и сильно поцеловала в губы.

– Да ты не бойся очень-то уж, папенька. Первое апреля севодни. – И засмеялась опять по манере своей насмешливо, озорно. – А рожать, говорю тебе, после рождества стану.

Незадолго до пасхи, в апреле, для Нюшки пришло письмо от Кира. Нюшка воспротивилась письму внутренне: что теперь надо Киру? Было когда-то, а может, и не было. Нюшка ладом не помнит. И захотелось отгородить и себя, и Андрея от возможных напастей.

– Ишь, зарделась как в удовольствие, – повертела письмом бабуся. – Пляши.

– Нет уж! Плясать я ради него не стану.

Бабуся обеспокоенно заглянула Нюшке в лицо.

– Али ты его разлюбила?

– Кого? Кира, что ли? И не любила никогда.

– Ой, девонька! Ты последнее время не своя будто. Может, весна тебе кровь портит? – Бабуся пристально смотрела и недоверчиво, но сказала, соглашаясь с ней: – Что ж, и такое случается...

Бабуся всегда потакает ей. Но Нюшка ее характер знает: если когда-нибудь скажет что – с места потом не сдвинуть.

— И читать теперь уж не будешь?

– Отчего же? Я еще писем сроду не получала.

– Вслух? – с надеждой спросила бабуся.

Нюшка письмо в руках повертела и тоже слукавила:

– А может, там про любовь?

– Про любовь? А сказала ведь – не любишь?

– Ну так что! Любопытно.

Нюшка две зимы ходила за плату учиться к дьяку. Он обучал чтению, счету. Сам любил дремать на печи. Его жена заставляла учеников мыть полы, посуду, носить дрова и умела так влепить затрещину, что дьяк вздрагивал на печи.

– Ох, мать, мать! – вздыхал сердобольно. – Отшибешь рученьку о башку... Пожалела бы.

Но читать и считать Нюшка выучилась. Теперь, разворачивая листы, гадала, как быть: может, правда почитать вслух? Ишь, бабуся как про весну. А Нюшка все время старалась вести себя осмотрительно.

«Здравствуй, милая моя Нюшенька!..»

Нюшка остановилась, перевела дух. За столом на кухне они сидели с бабусей рядом. Про вступление Кира она ничего не сказала, а стала читать дальше:

«Я по умыслу не давал знать о себе, желая, чтобы время сгладило нашу размолвку, сердечко твое отлегло, а сама бы ты поняла, что я вынужден был так поступить со свадьбой, и меня простила. Не сердись, Нюшенька! У нас с тобой много еще впереди хорошего. Эх, с каким бы я удовольствием увидел сейчас тебя! Если мне чего-то недостает теперь, так это встречи с тобой. Как бы хотел я сейчас оказаться в Коле! Уж я рассказал бы тебе о своем судне.

Каждое утро, когда я иду работать к нему, то лишь от вида одного радость одолевает сердце: прекрасное будет судно! Сегодня, правда, оно еще неказистого вида, на берегу, без снастей и даже без мачт, стоит, топорщась на городках, но я вижу его уже завершенным, в море под парусами, и будто чувствую, как стою у руля и слышу, как оно мне послушно.

Другие мастера приходили смотреть на шхуну. В смущение и на диво им чертежи, точность лекал, сам вид судна.

По осени я сам видел две, а тут говорят, что около десяти шхун, подобно моему судну, уже имеют частные лица на Белом море. Сметливы беломорские мореходы! Чуть завидят лучшее у других, враз перенимают новизну. Много прозорливых! А купец архангельский Бранд уже купил себе пароход. Я рассказывал тебе, видел такие суда в столице. От них много шуму, вони и копоти, но ходят они против ветра без парусов. Правда, брандовский ходит только в водах Двины, а в море идти боится: однова против ветра не сдюжил паровой силой и едва не потоп с богомольцами по пути в Соловки. А все-таки смотреть на его работу любо.