Борис Поляков - Кола

Андрей начинал дремать, когда Смольков неожиданно всхлипнул плачем, раз; другой, задергался и забил руками. Андрей поймал его, придавил.

– Что ты? Что ты? – шептал испуганно.

Смольков бормотал что-то быстро и невнятно. Вот напасть, господи! Но скоро в руках Андрея обмяк. Что же это? Может, его домовой гладил? Осенил себя крестным знамением, пожалел Смолькова: зря обижался на него в бане. Ничего худого в том нет, если Смольков задумал остаться в доме у Афанасия. А кто бы этого не хотел? Правда, душой наизнанку не надо. Да ведь какой есть. Зато верный друг, вон как об Андрее заботится. Над Суллем шутил весело. А играл? Сила какая в руках волшебная!

Андрей лег поудобнее, положил на Смолькова руку. Тот опять спокойно уснул, дышал глубоко, ровно. Дремал и Андрей. Скоро уже вставать. Будет работа в кузне. Это он ожидал как праздник. И еще тревожно и радостно: завтра он снова увидит Нюшу. Но думал о ней несмело. С какой стати заглядываться? Крепостной, беглый солдат, ссыльный. А она? Не просто собою ладная да пригожая – раскрасавица. В таком доме живет!

Уснул незаметно. А сны снились летние: луг зеленый, в цветах, роща березовая, по утру светлая, кузница Лоушкиных подле Туломы. Блики на воде солнечные. И не слабой кротилкой взмахивал, а хорошим молотом ковал он с Афанасием раскаленное добела железо. Оно тоже солнечным было. Свет от него исходил теплом, ласково гладил лицо и шею. И, насколько Андрею потом припоминалось, домовые ему в ту ночь не снились.

В доме Лоушкиных жизнь после завтрака заведенным порядком шла: Смольков одевался и исчезал, Нюшка и Анна Васильевна занимались хозяйством, братья шли в кузню. Андрея, из-за больной его ноги, с собою не брали и в доме работу не поручали.

Нынче с утра Андрей молча стал собираться с ними.

Афанасий спросил насмешливо:

– Ты куда это навостряешься?

– С вами.

– Э, брат, не надо было ночью постанывать.

Вчера Андрей натрудил ногу: от безделья нашел лопату и в ограде расчистил снег. Сугробы высокие набросал в охотку. Потом на улице вдоль забора все до мостков разгреб, сажени на две вширь. А к вечеру снова нога заныла.

– Сегодня уже не болит.

– Нет, Андрюха, лежи. Мать не велела тебя брать. Кузня, она силы требует.

– Я меха качать буду.

– Знамо дело: меха покачать, молотом постучать.

– Жалко, что ли, тебе?

– Пусть нога заживет. Я тебя на вечёрку лучше возьму. Помнишь, как обещал? Вон как Смольков устроился!

Смольков, что ни вечер, мандолину выпросит у Никиты и в кабак или на вечерицу. Приходит поздно, веселый, пьяненький. Андрей иной раз завидовал – легко и беспечно коротал Смольков время.

– Ну хоть работу какую по дому дайте.

– Слушай, – вступил Никита, – а ты топором умеешь?

– Ну-у! А что надо?

– Почини, если хочешь, ясли. Топор в сенцах в затопорнике, пила за ларем, горбыль возьми под навесом.

Братья ушли.

Двор у Лоушкиных большой, крытый: дрова поленницами лежат, хлев скоту отгорожен, амбар в другом углу. Андрей оглядел ясли: там и дела-то всего ничего.

Из сенешных дверей шумнула Нюшка:

– Эй, добрый молодец! Помоги, покуда не надсадилась. – И поставила на крыльцо ведра с пойлом.

– Куда их? – Андрей подошел к ней.

– Туда, – показала рукой на хлев, засмеялась.

Ведра деревянные, с обручами. Андрей отнес их к воротцам.

– А дальше уже не мог?

– Рогов боюсь.

– Пужливый какой! – Она сарафан подобрала, шагнула в хлев. – Подай мне сюда.

Встретились руки на дужке. Глаза Нюшки из-под платка блестели смехом.

– И второе.

И опять руки встретились.

– Чего это руки горячие у тебя?

– От страха.

Нюшка вытерла о сено руки и подошла к нему.

– Ты и вправду еще не целованный?

Андрей побаивался ее насмешек: избалованная всем домом, бойкая, все норовит показать себя. А чего ради? И так ясно, что хороша.

– Сама ты нецелованная.

– Я?! – Глаза ее округлились. – Да у меня жених есть!

– Ну и ступай, чего пристала? – Андрей взял фонарь. – Где у вас ларь?

– Я пристала? – И засмеялась. – Ну, погоди, молодец! Там ларь, – показала в угол рукой.

Андрей взял фонарь и пошел к ларю. Слышал, как, убегая, Нюшка быстро протопала по крыльцу.

Инструмент у братьев аккуратно сложен. Андрей осветил фонарем, разглядывая богатство.

– Андрей! – позвал от дверей голос Сулля.

Сулль, как приехал с лова, исчез и только вчера вечером пришел, чай уже сели пить. Анне Васильевне гребень подарил, Нюшке зеркальце с фарфоровой ручкой, что возил с собой в становище. Анна Васильевна заметно была довольна. Упрекнула нестрого:

– Экий подарчивый. Для чего балуешь?

Афанасий захохотал:

– Хитрый он! Хочет, чтобы его любили.

Сулль покуривал, улыбался, кивал:

– Так. Лучше не забывай. Очень хорошо иметь друзья.

– Уж воистину хитрый, – Анна Васильевна поднялась, принесла банку с медом. – Как для самого дорогого гостя, только лишь.

За чаем Сулль обращался больше к Никите и Анне Васильевне.

– Денег нет. Пока нет, – и развел руками. – Подождать надо. Товар весной продадим. Тогда. Как уж есть.

Смольков недовольно поерзал на стуле, загорячился:

– Так ты, Сулль Иваныч, задаток пока какой, что ли?

– Чего еще! – Афанасий неловко себя перед Суллем чувствовал, что хотел тогда уйти с лова. – Нам вместе еще на акул ходить. – И повернулся к Смолькову. – Не пропадет твое, не боись.

– А домой чего вдруг собрался ты, Сулль Иваныч? – спросила Анна Васильевна.

Сулль посерьезнел.

– Лопарь один туда едет. Надо дома бывать. ...Андрей теперь, пока шел к Суллю, думал: попрощаться, наверно, пришел. И поставил фонарь на землю, протянул руку.

– Здравствуй, Сулль Иваныч! – Он рад был Суллю.

– Здравствуй, – Сулль тоже был рад ему. – Садись. Будем маленько курить, прощаться.

— Уезжаешь?

– Надо бывать домой. Родители смотреть, брат.

– Хорошо. – Андрей подсел на крыльцо к Суллю. – Там рады будут тебе.

Сулль закурил, выдохнул с удовольствием.

– Так, рады.

— И я рад за тебя. Домой едешь, своих увидишь!

– Да, да. Спасибо!

– Когда едешь?

– Сейчас. Олени ждут.

В сенцах шаги послышались, и дверь растворилась махом.

– Эй, добрый молодец! – Нюшка едва не налетела на них и засмеялась сама себе. – Ох, Сулль Иваныч! Чуть я вас дверью-то. В дом почему не идете?

Сулль повернулся к ней, улыбнулся приветливо:

– Тут хорошо. Говорить можно.

– Секреты? – игриво спросила Нюшка.

– Нет-нет. Садись, будем вместе курить, говорить.

– Эх, жаль, некогда, Сулль Иваныч, посидела бы, покурила.

Нюшка сбежала с крыльца, забрала в стойле ведра. Возвращаясь, задела ими Андрея. Нароком задела. Когда шаги ее смолкли, Сулль толкнул его локтем и подмигнул:

— Хорошая девушка.