Дмитрий Щербинин - Заре навстречу

— Ты что? Ты как себя ведёшь? Ведь ты же не ребёнок в конце-концов. Геннадий, слушай меня внимательно: в организации провал…

При этих словах, Почепцов ещё больше прежнего сжался, и пролепетал жалобно:

— И что же теперь делать?

— А вот что. По-видимому, не сегодня, так завтра, придётся уходить из города. Так что, ты должен быть наготове. О дальнейшем тебе сообщат в ближайшее время.

Дёма уже собрался бежать, но Генка окрикнул его дрожащим голосом:

— Подожди… Выслушай меня… Что же это такое происходит, а? Ты расскажи поподробнее…

— Мне некогда. Я должен предупредить ещё многих товарищей, — сурово проговорил Дёма Фомин.

Медленно вернулся в дом Геннадий Почепцов. И там, ничего вокруг не видя, плюхнулся на лавку. Он уткнулся вспотевшим лицом в свои дрожащие ладони, и начал издавать жалобные, всхлипывающие звуки. Паника уподобилась шторму, и захлёстывала и поглощала его; он не мог даже связанно думать.

И вдруг рядом раздался голос Нуждина:

— Ну а теперь — рассказывай, что там у вас стряслось.

Почепцов пролепетал, всхлипывая:

— Помнишь, я тебе как-то рассказывал, что в организации подпольной состою.

Нуждин сжал кулаки, и проговорил зло:

— Да врал ты мне всё это, гадёныш!

Генка задрожал от отчаяния, и почти выкрикнул:

— Но вот теперь клянусь тебе, что это — совершенная правда. Мы боролись с оккупантами, и вот теперь в нашей организации провал…

Нудин выпучил на своего пасынка свои тусклые глазки, и долго там смотрел. Самому Нуждину было очень страшно: он понимал, что сейчас Генка говорит правду, и, когда только представлял, какая страшная кара грозит лично ему за то, что он не углядел за делами своего пасынка, и не доложил вовремя, то ему становилось дурно.

Но Нуждин, в отличии от своего пасынка, не терял способности размышлять связно. И его разум нашёл выход для личного спасения. Он спросил:

— Ведь Мошков в вашей организации?

— Да.

— Значит, в полиции его расколют. Он им все имена, какие знает, выложит, в том числе и твоё имя…

— Нет-нет, — быстро замотал головой Генка. — Женя не выдаст!

— Когда на него хорошенько надавят — всё выложит, — уверенно проговорил Нуждин.

И он действительно был уверен, что не только Мошков, но и вообще — любой человек, оказавшись в полиции, под пытками выдаст всё, что ему известно. Дело в том, что Нуждин судил о всех людях по себе, ведь он сам действительно не выдержал бы пыток, и выдал бы всё, что от него потребовали.

И вот Нуждин сказал всхлипывающему Генке:

— А сейчас ты напишешь записку на имя Жукова Д.С., главного инженера шахты № 1-бис. Ты напишешь ему, что выявил участников подпольной организации, и готов сообщить ему имена при личной встрече.

— Но… — слабо вздохнул Генка.

— Не перебивай меня!.. — крикнул Нуждин. — Ты пометишь свою записку задним числом. Скажем, 20 декабря. То есть той датой, когда никого из организации ещё не арестовывали. Записку подбросишь ему в приёмной: они там такую бюрократию развели, такую волокиту бумажную, что…

Генка лепетал:

— Но ведь я не могу выдавать своих товарищей.

— Ах ты дурак! — заорал на него Нуждин, и вдруг, замахнувшись, сильный ударом кулака по лицу, сбил пасынка со стула на пол.

Всхлипывая, вытирая обильно стекавшую из разбитого носа кровь, медленно поднялся Генка, и уставился на своего отчима с самым затравленным, жалобным выражением. Генку всего так и трясло.

— Ну чего ты? — вновь крикнул на него Нуждин. — Чего стоишь то, дурень? О своих товарищах что ли думаешь?

— Ага, — кивнул Генка, хотя думал вовсе не о своих товарищах, а только о себе.

И вновь заорал Нуждин:

— А ну-ка, давай: бери ручку и пиши. Да нос утри! Не хватало ещё, чтобы официальный документ кровью своей пачкал.

И Генка думал уже не о наградах от наших, а о том только, как бы избежать кулаков Соликовского, который — он точно знал это — были гораздо страшнее кулаков его отчима.

И вот Генка уселся за стол, и под диктовку Нуждина начал писать. Но рука его сильно дрожала, и почерк получался совершенно неразборчивым. За это он получил сильный подзатыльник от отчима, и вынужден был начать писать сначала.

И вот, что у него вышло:

«Я нашел следы подпольной молодежной организации. Когда я узнал ее руководителей, я вам пишу заявление. Прошу прийти ко мне на квартиру, и я расскажу вам все подробно. Мой адрес: улица Чкалова, № 12, ход 1, квартира Громова Василия Григорьевича, 20.12.42. Почепцов Геннадий».

Дверь распахнулась, и старшая сестра Вани Земнухова Нина ворвалась в горницу, где собралась вся их семья, за исключением старшего брата Саши, который был в армии. В этот утренний час за столом сидели: Ваня, его, похожая на благочестивую монашку, мама Анастасия Ивановна, и отец Александр Фёдорович. Всю эту голодную зиму болезнь не оставляла Александра Фёдоровича — ему надо было питаться фруктами, ему надо было на тёплый, солнечный курорт, но, конечно, для них, также как и для всех иных честных людей это было совершенно недостижимо. Александр Фёдорович двигался с трудом, часто и тяжело кашлял, но Ваня, несмотря на свою занятость в «Молодой гвардии», находил время помогать ему, ухаживать за отцом…

И вот теперь они собрались за столом. Из колосков, которые Нина собрала прошлой осенью, Анастасия Ивановна напекла оладушков, а в чашки налили молоко. Это после-новогоднее пиршество ещё не начиналось, так как ждали Нину…

И вот она вернулась. Анастасия Ивановна слабо улыбнулась, и проговорила:

— Ну, наконец-то, доченька. А то мы уже заждались…

Но Ваня, внимательно посмотрев в глаза сестры, сразу понял, что случилась беда. Но ему не пришлось задавать вопросов, потому что Нина сама выпалила:

— Говорят: Мошкова и Третьякевича арестовали…

Ваня плотно сжал губы, но больше ничем не выдал своего волнения, своей сильной душевной боли.

Но он поднялся из-за стола, и быстро начал собираться, говоря:

— Теперь мне в городе кое-что разузнать надо, а пир вы и без меня проведите…

Анастасия Ивановна, смотрела испуганными глазами на своего сына, и тихо спрашивала:

— Ведь вы вместе с Витенькой да с Женечкой в клубе работали?

— Да, мама. Но ты не волнуйся. То, что их арестовали — это недоразумение. Я скоро вернусь…

Ваня вышел из дому, и действительно скоро вернулся. Дело в том, что по дороге он встретился с Ниной Иванцовой, которую послали от штаба, предупредить его.

Итак, теперь Ваня точно знал, что Третьякевич и Мошков арестованы. И по слухам уже было известно, что у них в домах и в клубе нашли украденные новогодние подарки. Из этого Ваня сделал вывод, что у полиции, скорее всего, ещё нет бесспорных доказательств причастности их к подпольной организации. И Ваня вспоминал те юридические навыки, которые он получил до войны, на курсах. Он чувствовал, что, если сохранит спокойствие, то сможет доказать полицаям, что ничего кроме банального грабежа, за который их, быть может и высекут и голодом поморят, но потом выпустят, и никаких новых арестов не последует…