Дмитрий Щербинин - Заре навстречу

Серёжка вспомнил про ту бабку, которую предатель послал за водой. Тогда Тюленин бросился за ней, намериваясь остановить, чтобы она не надрывалась, не унижалась, неся оккупантам два этих здоровенных ведра.

Но он догнал её только возле колонки. Она уже набрала в вёдра воду (напор был сильным) и, согнувшись, собиралась идти обратно. Но тут подкатил грузовик, из которого начали выпрыгивать немецкие солдаты — тоже грязные. Они бесцеремонно вырвали из рук бабки вёдра, и начали обливать друг друга…

Серёжка, сжав кулаки, стоял в стороне, и наблюдал за всем этим.

Вот подъехала запылённая легковушка, из которой вышел долговязый и белобрысый немец, который жевал табак и постоянно сплёвывал жёлтую, пузырящуюся слюну. А также из машины выскочил полноватый, лысый человечек в аккуратном отутюженном пиджачке и при галстуке. Он достал из внутреннего кармана своего пиджака листовку, и намазав её клеем, прилепил к расположенному неподалёку столбу.

И Серёжка смог прочитать то, что там было написано:

«Вода только для немецких солдат. Русские, берущие отсюда воду, будут расстреляны».

Прочитала это бабка, у которой отобрали ведро. И тогда она крикнула тому лысому человечку, который это наклеил:

— Да что же это такое?! Что ж это за законы такие варварские!

И тогда человечек резко обернулся к бабке и начал наступать на нёе, приговаривая злым, напряжённым голосом на безукоризненном русском языке:

— А вот это и вы есть варвары! Да-да, вы — варвары! Если б моя воля была, я бы всех вас сразу сгноил!

И странно и страшно было глядеть на контраст между аккуратной, явно приготовленной к приходу оккупантов одеждой, и на его лицо, которое исказилось от нечеловеческой злобы.

А долговязый немец, который всё стоял у легковушки и сплёвывал на дорогу свою быстро вырабатывающуюся жёлтую от табака слюну, выкрикнул:

— Си есть свини!

— Да, да, есть свиньи! — усмехнулся человечек в аккуратном костюме.

Тогда немец дал ему команду лезть обратно в машину, и человечек беспрекословно ему подчинился.

Серёжка Тюленин медленно пошёл к своему дому. Он шёл, низко опустив голову, и тяжело дышал.

Вот он увидел, как немецкие солдаты выходят из одного домика, а карманы их оттопырены от награбленного добра. Вслед за ними выскочила женщина, начала причитать:

— Да что же вы! Пощадите! Чем же нам жить!

Она схватила шедшего сзади немецкого солдата за руки, но он оттолкнул её с такой силой, что женщина упала.

А возле самого своего дома на заборе Серёжка увидел ещё один приказ: «Запрещаю появляться населению на улицах после 6 час.». Юноша заскрежетал зубами, сорвал этот листок и разорвал его в клочья.

И вот он вошёл в свой домик. Там за столом сидели его родные, и напряжённо глядели на него. Навстречу вскочила мать, и выкрикнула:

— Сергей, да что ж ты?! Как мог без дозволенья в такой час страшный выйти!

— Я уже не маленький, мама, — ответил Сергей.

А потом ответил глуховатым голосом, едва сдерживая сильные чувства:

— Вы сидите здесь и не видите, что делают эти варвары на улице! А они заходят в квартиры, забирают все, что им понравится, заставляют женщин носить воду, и уже успели развесить гнусные приказы. Только, я думаю, что приказы никто не будет выполнять. Нужно срывать их, а этих гадов уничтожать беспощадно!

Сильный, жаркий ветер гнал над Краснодоном тяжёлые, тёмно-сиреневые тучи, и казалось — вот-вот начнётся долгожданный дождь, но дождя всё не было. А ветер не давал прохлады, было очень жарко и душно. Ветер вздымал с улиц пыль, и она клубами носилась в воздухе, попадала в рот, скрипела на зубах…

С какой-то невыносимой, несносной медлительностью тянулось оккупационное время.

В один из первых дней этой ненавистного нового порядка, прямо при свете дня Серёжка Тюленин пробежался по своей улице, и везде, где это было возможно, сорвал вражеские листовки. При этом он не соблюдал никаких мер предосторожности, и только по какому-то высшему проведению не был никем замечен. Сорванные листовки он запихал в карманы, и некоторое время глядел на немецких солдат которые, разморённые жарой, прохаживались на некотором расстоянии от него, и лениво о чём-то переговаривались.

Юноша сжал кулаки, топнул ногой, и сплюнул, и всё это от того, что он чувствовал, что делает слишком мало для того, чтобы выгнать эту нечисть из родного города.

Вот перескочил через забор и прошёл по пустующему дворику хижины, в которой прежде жил его хороший друг Витя Третьякевич. Но и сейчас, когда город наводнили части немецкой армии, этот домик пустовал, так как он, также как и многие иные домики района Шанхай слишком был неказист, и не приглянулся для постоя никому из вражьей солдатни.

Этот дворик был сквозным, и другой своей стороной выходил к довольно-таки глубокому и крутосклонному яру.

И сейчас Серёжка Тюленин вспомнил, как он вместе с Витей сидел здесь, на вынесенным из дома стульях, и разговаривали о перспективах развития воздушного флота. И тут увидели Витину бабушку Нюсю, которая с трудом шла наверх по склону яру, и говорила: «Ой, мочи нет!». Они бросились к ней, подхватили под руки, и помогли подняться.

А теперь Серёжка остановился у склона, и некоторое время смотрел своим пламенеющим взглядом на те невзрачные хижины, которые построили вдоль этого яра. А в окончании яра виднелось здание бани, которое достроили только незадолго до войны, и которое на фоне всех этих бедных лачужек казалось настоящим дворцом.

И вот приметил Серёжка, что к зданию бани подкатила лакированная, блещущая своей вороньей чернотой под сиянием раскалённых небес легковая машина. Из этой машины вышел немецким офицер, и, размахивая руками, оживлённо начал разговаривать с другим немцем, и с каким-то мужичком — по-видимому, с предателем из местных. Но из-за дальности Серёжка не мог разглядеть их, не мог и услышать, о чём они говорят. Но всё же ему показалось, что разговор может быть весьма важным и решил его подслушать.

С чрезвычайным проворством сбежал он по склону яра, выделывая при этом такие прыжки, что, окажись на его месте какой-нибудь менее ловкий парнишка, так непременно упал бы и сломал себе какую-нибудь конечность.

Но Серёжка успешно достиг дна яра, и, пригибаясь, бросился в сторону бани. Он бежал, взметая пыль со дна собиравшегося здесь весной и давно пересохшего озерца.

Со стороны Серёжка весьма напоминал партизана, готового вступить в бой. А на самом деле он очень жалел, что у него нет оружия, чтобы расстрелять тех стоявших возле бани немцев и предателя.

Но вот он добежал до окончания яра, и начал карабкаться по склону, над которым возвышалась баня.