Захария Станку - Босой

– Да это тетка мне подыскала…

Парень прошелся со мной до самой окраины, до кладбища.

Все допытывался, что да как. Я отвечал уклончиво.

В центре города, на перекрестке двух широких улиц с тротуарами, стоит памятник генералу Манту, который нашел свою смерть отнюдь не на поле боя.

В селе у нас тоже есть памятник. Правда, не на перекрестке улиц, не перед примарией, не у школы и не рядом с церковью. Наш памятник перед домом Испаса Капрэ, у него во дворе. Капрэ – старик. Жена его жива. А дети давно умерли – он сам был тогда еще молодым. Прежде Испас старался сколотить деньжат, но, потеряв детей, утратил интерес к работе. И работал уже только так, чтобы хватало на жизнь. Какие-то дальние родственники таскали его в Турну – судились из-за земли, которая в конце концов досталась не им и не ему, а адвокату Викэ Джорджеску, взявшемуся якобы защищать ответчика-старика от алчности родственников.

В Турну, там, где главная улица упирается в городской сад, стоит памятник. Много лет назад горожане возвели этот памятник в честь солдат, которые в семьдесят седьмом году отправились за Дунай и сражались под Плевной против турок, бок о бок с русскими.

– А это что такое? – спросил Испас Капрэ.

– Памятник, – ответил подметальщик, сгребавший у подножия опавшую листву.

– Памятник? А зачем?

– Чтобы люди не забывали солдат, которые погибли в семьдесят седьмом, в сраженье с турками…

Испасу Капрэ запали в память слова подметальщика: горожане возвели памятник, чтобы не забыть о людях, которые жили давно и теперь уже сгнили в земле.

– О чем это ты все думаешь? – допытывалась жена.

– Да так, обо всем, что в голову взбредет.

Старик продал хлеб. Продал часть земли. Не сказавшись ни жене, ни соседям, сел в поезд и поехал в Турну. К каменотесам, что делают на кладбище кресты и надгробные памятники.

– Можешь вытесать мне памятник, хозяин?

– У тебя что, умер кто-нибудь?

– Да нет, никто не умер. Я себе памятник хочу.

– На могилу?

– Да нет, чтоб перед домом стоял.

Мастер воззрился на него с удивлением.

– Как это – перед домом?

– Да так, у меня перед домом. Лицом к дороге.

– А для чего тебе, сударь, памятник понадобился?

– Чтобы потом народ вспоминал – дескать, в этом доме, на этом самом месте, жил когда-то я, старый Испас Капрэ.

Долго торговался он с мастером. Наконец сговорились. Выложил старик деньги. Вернулся домой и стал ждать, когда приедет мастер с памятником.

В условленный срок мастер явился к Испасу в сопровождении двух подмастерьев.

– А где памятник? – спросил Испас.

– Прибудет поездом! Позаботься о подводах, на чем со станции везти.

Нанял дед Капрэ две подводы, поехал на станцию. Памятник прибыл из города в ящиках, заколоченных гвоздями, и были те ящики тяжелее мельничных жерновов. Подмастерья по его желанию установили памятник перед домом, лицом к дороге. Это был высокий каменный столб, на верху которого грозно распростер крылья бронзовый орел. На памятнике мастер выбил и покрыл золотом такую надпись: «Этот памятник воздвиг себе я, дед Испас Капрэ, чтобы люди помнили обо мне».

Крепко взъелась на него баба. Но под конец примирилась с чудачеством мужа. Теперь Испас Капрэ стар и болен. Лежит дома. И вконец обнищал. Зимой жена кормит его похлебкой из фасоли, а летом щами из щавеля и крапивы.

Старик болен неизлечимо. Охота ему выпить хоть капельку молока.

– Сходи в село, жена, купи мне кружку молока.

– Пока здоров был, корову небось не купил. Заместо этого памятник перед домом отгрохал. Вот теперь вставай да и ступай доить ворону, что на памятнике сидит. Хочешь молока – дои ворону!

Вздыхает Испас Капрэ.

– Не понимает… Ничего моя баба не понимает. Я вот умру, а люди будут обо мне помнить. Ступай и купи мне молока, хоть наперсток.

– Ворону дои! Подымайся и дои свою ворону…

Здесь, в центре города, на перекрестке главных улиц, стоит статуя генерала Манту, который давно умер. Генерал не участвовал ни в одном сражении. Но в этом уезде у него были леса и угодья, перешедшие потом наследникам. Его избирали депутатом, сделали сенатором. Вот родственники и соорудили ему памятник, чтоб народ о нем не забывал. Теперь мимо бронзового изваяния ходят люди, но редко кто поднимет взгляд на расчесанную надвое бороду и закрученные кверху усы. Разве что вороны присаживаются иногда передохнуть на макушке этого возвеличенного мужа, обливая белым пометом безупречный пробор.

Напротив памятника, словно пав на колени, прилепились друг к дружке две лавчонки. В одной – книжный магазин «У золотого попугая», где торгуют карандашами, мелом, оберточной бумагой и изредка книгами – это осенью, когда начинается учебный год. Торгует там высокий чернявый парень по имени Урмуз Никулеску. В другой – мелочная торговля моего нового хозяина Мьелу Гушэ, который известен в городе под кличкой Упокой; над дверью и окнами белым по черному вывеска: «У ангела».

С неба снова сыплет снег. Громоздятся сугробы.

– Почуяла зима, что ей конец, вот и будет лютовать целую неделю, а то и две.

– А может, и весь месяц, еще ведь февраль на дворе.

Извозчики снова перепрягли лошадей в сани, повязали им на уши цветные ленты, на шею подвесили бубенцы. Сани поджидают седоков возле памятника. Звенят бубенцы. Стучат нога об ногу оборванные извозчики – чтобы согреться. Редко кто пройдет по улице. Ни одного седока возле извозчиков, ни единого клиента в «Попугае» или в «Ангеле». Торговцы от нечего делать заняты болтовней.

– Вот чертово мужичье, гниют в своих землянках, в город их и не заманишь… К нам – ни ногой…

У Мьелу Гушэ никакого оборота.

– Может, помрет кто. Чтоб в такую собачью погоду да никто не помер…

Заходит покупатель. Просит маленькую свечечку – за десять банов. Заболел ребенок. Видно, помрет. А помирать без свечки не годится.

– В лесах севернее города поезд в снегу застрял.

С лесистых берегов Веде к самому городу подошли волки. По дорогам ни пройти, ни проехать.

– Сбегай-ка, скажи, пусть принесут мне чашку кофе.

Через дорогу от «Ангела» – кофейня господина Мильтиаде. Хозяин только что отворил ставни. Я перехожу улицу.

– Чашку кофе для господина Гушэ…

– Сей момент! – отвечает кельнер. И кричит за ширму: – Чашку кофе для дяди Упокоя!

Господин Мильтиаде смотрит на меня, будто видит впервые. Хотя я заглядывал к нему не далее как вчера.

– Погоди-ка, дружок. Ты из «Ангела»?

– Из «Ангела».

– Нанялся к Упокою?

– Да.

– Когда же это чудо свершилось?

– Вчера утром…

– Угу! То-то мне было странно…

– Пожалуйста, передайте кофе для хозяина.

– Не изволь беспокоиться.

Хозяин кофейни провожает меня взглядом.

– Скоро, поди, уж и полдень, – говорит мой хозяин. – То-то смотрю – ремень у меня ослаб. Сделай милость, сбегай домой. Принеси судки с обедом. Да смотри не разлей по дороге, а то шкуру спущу…