Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Производственный процесс наладился. Но всё же ходить на работу пешком, зимой, да ещё в тёмное время суток было неприятно.

Как-то вечерком зашёл к нам домой наш кладовщик Виктор Блинов. Жили мы с ним на одной улице, и дома наши находились почти напротив друг друга. Он был старше меня лет на шесть. Виктор пригласил меня на день рождения, который он решил отметить с шиком – в ресторане. Ближайший ресторан находился на станции Поклевская. Кроме меня он пригласил Борю Черепанова и двух девушек: Аню Попову и Шуру Крестьянникову, к которой Виктор имел более чем симпатию. Она посмеивалась над ним и как-то рассказала, что, обнимая её, он весь дрожал, «половой истекая истомою».

Пока я умывался и переодевался, подошёл «шикарный лимузин» – полуторка с открытым кузовом. Водитель работал на этой машине в какой-то организации поблизости от нас, а жил в Первановой и был приятелем Виктора.

Именинник – хозяин торжества – ехал в кабине, а мы, его гости, разместились в кузове на соломке. Доехали до вокзала, зашли в ресторан. Виктор пошёл заказывать стол. Мы тем временем решили скинуться, чтобы хватило хотя бы на торт. Честно говоря, я не знал, что это такое и с чем его едят, но деньги вложил. Подарков тогда в деревнях дарить было не принято. Для меня ресторан был чем-то недосягаемым, может, потому я туда особо никогда и не стремился. А тут сижу себе в ресторане за столом в приятной компании, играет музыка, на столе выпивка, всевозможные закуски, а в середине торт (теперь я узнал, что это такое, осталось выяснить, с чем его едят). Для бедного деревенского паренька это была просто фантастика!

Начались тосты, выпивали до дна, а не по глоточку. Я в те годы употреблял очень редко, и поэтому прилично захмелел. Но на ногах держался нормально, даже немного потанцевал.

В ресторане мы просидели до полуночи. Я как почувствовал, что спиртное начало действовать, перестал его пить, нажимал на морс. Наш водитель выпивал наравне со всеми, поскольку стражей дорожного движения в провинции днём с огнём не сыщешь.

Наконец, дело дошло до торта. Это было действительно райское лакомство, но на мой неизбалованный вкус оно показалось чересчур сладким. Впрочем, отказываться от второго куска я не стал.

Обратно тоже ехали в кузове, сидя на соломе: Аня, Шура и я с Борисом. Он играл на баяне, а мы все пели. Проезжая через Горбуново, «громкость» не снижали, может, кого и разбудили. Довёз нас водитель благополучно, но в проулке, недалеко от нашего дома, решил развернуться, сдал назад и угодил задним колесом в глубокую яму. Машина накренилась на бок, мы в кузове покатились к одному борту – получилась куча мала. Мы обнимались, хохотали, к тому же теперь нам даже не нужно было спускаться из машины, лишь перешагнуть через борт и оказаться на земле. Но мы должны были выручать своего водителя. Принесли из нашего запаса дров два бревна и подсунули под колесо. Через десять минут машина уже стояла «на всех четырёх» и могла отправляться дальше.

Мы простились не сразу. Прямо на улице устроили хоровод, запев под аккомпанемент баяна:

Как на Витины именины

Испекли мы каравай

Вот такой ширины,

Вот такой вышины,

Вот такой ужины!

Каравай, каравай,

Кого хочешь выбирай.

Мы ещё некоторое время поиграли в каравай, спели несколько песен и разошлись по домам. Наш бравый водитель полуторки уехал, Виктор с Борей (они были двоюродными братьями) пошли провожать девушек. Я вернулся домой, разделся, сразу забрался на печь и заснул.

Утром в шесть часов по радио всегда передавали Гимн Советского Союза. Он для меня играл роль будильника. Этим утром я тоже его услышал, значит, мне пора вставать и собираться на работу. Подъём был трудным: болела голова, подташнивало. Но долг прежде всего. Я поднялся, собрался и побрёл в Луговую на конный двор, где обычно собиралась вся бригада. Там в теплушке мне совсем поплохело. Я сказал, что заболел и пешком не дойду. Ради такого случая запрягли лошадь в сани-розвальни, и мы всей бригадой поехали на молотильный ток. Там я завёл трактор и включил молотилку, но чувствовал себя по-прежнему отвратительно. «Нет ничего хуже, чем на чужом пиру похмелье»! Только к обеду я начал приходить в себя, даже немного поел. А к вечеру всё прошло – хоть снова в ресторан. Увы, на дармовщину никто больше не приглашал.

Обратно с работы мы ехали на той же лошади. И на следующий день, без вопросов и разговоров, лошадь была запряжена. Теперь мы постоянно стали ездить на работу и обратно – спасибо моему похмелью. Вот уж «не было бы счастья, да несчастье помогло»! Правда, утром до конного двора и вечером обратно мне по-прежнему приходилось топать пешком пару километров. Все остальные работники были луговскими.

Работу на обмолоте закончили ещё в ноябре. В 1950 году я заработал аж целую тонну зерна. Два мешка из них – 100 кг – мы продали прямо на складе. Летом на рынке в Талице можно было продать и подороже, но нам въелось в сознание наше полуголодное существование, и мы боялись снова остаться без хлеба насущного. Поэтому остальное зерно берегли на будущее. Да и мне уже маячила служба в армии, то есть в течение трёх лет семья не могла рассчитывать на мою помощь.

Новый год для кого-то торжественный праздник, а для нас обычный рабочий день. 1951 год начался с того, что мама пошла с утра на скотный двор, а меня послали за сеном – кончался корм для лошадей. Мы с мужчиной по фамилии Гущин поехали на двух подводах в дальний лес за село Горбуново. Он знал, где находится сено и ехал впереди, прокладывая дорогу. Снег был неглубок, но было очень холодно, а сидеть на санях приходилось почти без движения. Ехали мы долго, и я решил немного согреться, двигаясь пешком рядом с санями. Это помогло. Когда добрались до места, Гущин предложил мне покурить. Несмотря на то, что давно не курил, я завернул цигарку из махорки, которой он меня угостил. Вроде стало теплее, правда, вдобавок немного замутило. Мы загрузили сани часа за полтора. Каждый воз в закреплённом виде был почти в два человеческих роста. Вернулись домой мы уже под вечер. Мама кое-что состряпала, напекла блинов; мы вкусно поужинали.

Хочу сказать несколько слов о Гущине. Этот сорокалетний мужчина заведовал в колхозе молочно-товарной фермой (МТФ). Когда его назначили заведующим, у нас не было отдельного скотного двора. Коровы находились во дворе дома Поклевского, занимая часть конюшни. От лошадей их отделял деревянный забор. Гущин взялся строить отдельный скотный двор за пределами деревни. Чуть ли не в одиночку на ровном месте недалеко от леса за одно лето он соорудил добротный скотный двор. Всю тяжёлую и топорную работу он делал сам. На этой стройке он буквально надорвался. Однажды я видел, как он ходил сгорбленный. Такого трудоголика я больше в своей жизни не встречал.