Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

– Пойдём пограничным шагом.

Я согласно киваю, хотя что это за шаг, пока не знаю. Он отходит от меня шагов на пять и поворачивается лицом ко мне. Объясняет:

– Иди за мной. Держись примерно этой дистанции, следи за снежным покровом справа и слева, а также за тем, что делается за моей спиной. Я пойду задом наперёд и тоже буду видеть, что происходит за спиной у тебя.

– Очень интересно, – говорю я.

– Обратно ты пойдёшь задом, – продолжает инструктаж Михаил. – Так нас никто не застанет врасплох – ни свои, ни чужие. Свои – это наряды, которые несут службу дальше нас; мы с ними будем встречаться на стыках участков и обмениваться пропуском и отзывом на расстоянии. Да, и ещё ходят проверяющие из числа командного состава. Они проверяют наряды на бдительность и правильные действия на случай появления нарушителей.

Вот такую лекцию я прослушал перед тем, как мы двинулись по участку «пограничным шагом». Движение происходило медленно, километра два-три в час. Даже двигаясь с такой скоростью, всё равно проходишь полностью свой участок за восьмичасовую смену не менее десятка раз. При второй ходке мы встретились с пограничным нарядом нашей заставы на высоте Плоской и обменялись паролями. Мы их встретили около «кочёвки» – выложенного из камней убежища от непогоды. Также кочёвка использовалась нарядами как укрытие при курении, хотя надо сказать, что курить в наряде в ночное время строго запрещалось.

Кочёвка вмещала не более трёх человек. Входить в неё можно было лишь на четвереньках, внутри же – только сидеть на снегу. Миша с ребятами залез в кочёвку покурить. А я, без его приказания и вопросов с моей стороны, остался охранять «отдыхающих». Они ещё немного пообщались меж собой, и мы разошлись по своим участкам. У меня уже неплохо получалось ходить задом наперёд. Проходили мы «пограничным шагом» до четырёх утра и вернулись к заставе.

Нас встретил дежурный, проверил наше оружие, и мы вошли в тёплое помещение. Попив в столовой чаю, мы легли спать до половины первого. Сон нам положен восемь часов, и если его прерывали по служебной необходимости, то к недоиспользованному времени добавлялся ещё час.

Дежурный разбудил меня чётко минута в минуту. Я надел гимнастёрку, брюки и вышел на улицу. Сделал пробежку по двору, попутно рассматривая строения возле казармы. Она была построена у подножия высокой сопки, и, наверное, видна турецким пограничникам как на ладони, особенно при использовании оптических приборов. На самой сопке была сооружена вышка, на которой нёс службу часовой заставы в светлое время суток. Помимо прочего, он «вооружён» биноклем или стереотрубой. Ещё на сопке был установлен ветряной двигатель с широкими лопастями. Он мог поворачиваться вокруг вертикальной оси, чтобы можно было максимально использовать силу ветра. На валу ветряка находился генератор, который вырабатывал электроэнергию для освещения казармы и других помещений в тёмное время суток. Если на улице ветрено, то у нас был электрический свет, хотя и низкого напряжения. Дополнительно этим напряжением заряжались аккумуляторы у связистов. При безветрии же мы использовали керосиновые лампы.

Метрах в сорока от казармы построен офицерский домик. В нём жили: начальник заставы с женой, заместитель начальника по политической части лейтенант Ежов с женой и детьми, а также старшина-сверхсрочник и прачка.

Ещё одно кирпичное здание было комплексным. Там размещалась прачечная, баня и гостиница (по совместительству гауптвахта, а иногда и временная тюрьма), которая часто пустовала. Все помещения имели отдельные входы и прочные перегородки между собой. Напротив комплексного здания находился склад, имевший и подземную часть – подвал. Склад был в ведении старшины и каптенармуса. Также недалеко от казармы находилась конюшня. Ухаживали за лошадьми и ездили на них специально обученные кавалеристы. У нас их было трое.

В некотором отдалении от жилых помещений была псарня. Служебных собак там было не менее десяти. Большинство – сторожевые, но были и розыскные – настоящие следопыты. Они могли взять след суточной давности и идти по нему несколько километров, настигая нарушителя. У каждой из этих собак был свой хозяин. Инструкторы службы собак на заставе считались элитой. Они несли службу в три раза меньше нас по времени, но регулярно проходили весь участок.

Все эти помещения я увидел на «прогулке», но подробности про них узнал позднее. А в первую же неделю моей службы на заставе довелось мне пойти в наряд с одним из инструкторов по фамилии Камкин. Приказ начальника заставы гласил: «Вид наряда – дозор, следовать на лыжах до стыка с тринадцатой заставой, оттуда – до стыка с одиннадцатой. Время службы – по выполнению». Мы взяли лыжи и пошли к псарне. Инструктор был вооружён пистолетом и лёгким автоматом ППС (пистолет-пулемёт Судаева образца 1943 года). Пока я прилаживал крепления к обуви, Камкин вывел из вольера стройную овчарку, надо полагать – верного друга. Ни собака, ни её хозяин на меня внимания не обращали. Когда они были готовы идти, сразу, без лишних слов рванули «с места в карьер». Собака была на длинном поводке, который крепился к шлейке – вместо ошейника.

На спуске собака бежала параллельно хозяину, а в подъём тянула его вперёд «со всей дури» – успевай только ноги переставлять. Я за ними гнался изо всех сил, но ближе к обратному развороту всё-таки отстал и потерял их из виду, поскольку был туман. Я надеялся, что он меня подождёт на стыке с тринадцатой заставой или же пойдёт ко мне навстречу, но увы – его и «след простыл». Я его подождал некоторое время, может, думаю, дальше пошёл. Но он не появился. Следов лыж тоже не видно, поскольку снег сильно затвердел после мороза и сильного ветра. Мне стало ясно, что мы со старшим разминулись, и он ушёл другим путём, которого я не знал. Отсюда мне было известно два пути на стык с одиннадцатой заставой. Первый – это путь, которым мы пришли, он длиннее, но ровнее. На этом пути мне должны были встретиться не менее двух пограничных нарядов. Пароль-то я знал, но пришлось бы с каждым объясняться, почему я хожу один. А вдруг кто-нибудь позвонит на заставу и поднимут ненужную тревогу? Поэтому я решил избрать второй путь – прямой, через заставу, где я мог бы узнать, не проходил ли здесь Камкин. Но, вопреки геометрическим представлениям, не каждая прямая короче кривой. В данном случае прямой путь был куда сложнее обходного. Впереди было Арцепское ущелье с крутым и длинным спуском и не менее крутым подъёмом.

Я начал спускаться на лыжах. Снег был твёрдый и неровный, как будто после бурана и мороза он застыл своеобразными волнами. Я пробовал съехать зигзагами, как наш начальник. Но волнистый наст не давал маневрировать, и я падал, а винтовка при падении колотила меня по затылку. Но времени на охи и вздохи у меня не было, и я стал спускаться напрямую, пока ещё держался на ногах. Таким образом, после трёх-четырёх падений я оказался на дне ущелья. Ни боли, ни усталости не чувствовал – что значит экстрим в девятнадцать лет.