Михаил Филиппов - Великий раскол

И дьяк велел подать «сукна», то есть носилки.

Прислуга подала их.

— Ну, сажайте честную боярыню и в путь! Морозова быстро была посажена, и ее понесли.

— Ну, а ты, княгиня, — обратился он к Урусовой, — не передумала? Како веруешь?

Авдотья Прокопьевна отрицательно покачнула головой.

— Ин, будет так, а то про тебя вышел приказ: пустить тебя на волю, коли ты от ереси своей откажешься.

— От своей веры никогда не откажусь, — решительно проговорила Урусова.

— Как знаешь, пойдем тогда вместе.

Княгиня готова была уклониться идти пешком, говоря, что у ней также болят ноги, но Иванов не обратил на это никакого внимания и, сняв с нее цепи, велел ей идти за Морозовой пешком.

Путь был неблизок.

Сестер вели в Чудов монастырь.

Сопровождаемые вооруженными стрельцами и толпою зевак, Урусова и Морозова добрались, наконец, до монастыря.

Узниц ввели в одну из соборных палат монастырских.

В глубине палаты, за длинным столом сидел ряд духовенства, думный дьяк и кое-кто из бояр.

Председателем был митрополит Крутицкий Павел. Рядом с ним сидел Чудовский архимандрит Иоаким.

Внесенная в палату, Морозова перекрестилась большим староверским крестом на образ Спаса, помещавшийся в одном из углов, и затем, слегка наклонив голову, отдала почет сидевшим.

Среди последних послышались недовольные восклицания.

— Негоже боярыня, что сотворила ты властям малое поклонение, — заметил думный дьяк вдове.

Она ничего не ответила и, сойдя с трудом с носилок, села на приготовленное ей место.

Митрополит начал допрос.

— Встань, боярыня, — сказал он ей.

— Не могу стоять, — сухо ответила Морозова, — больна ногами.

Ответ этот не удовлетворил митрополита, и он что-то сказал своему соседу Иоакиму.

Последний повторил приказание митрополита вдове, но она снова отказалась.

Митрополит Павел пожал плечами.

— Ну, коли так, буду вопрошать тебя сидящую. Скажи мне, дочь моя, почто ты отринулась от православной церкви?

Голос вопрошавшего звучал тихо, кротко.

— Не удалилась я от православной церкви, а напротив того, пребываю в ее истинном лоне.

Павел пристально взглянул на вдову.

— Омрачилися очи твои, боярыня, что ты не можешь отличить истины. Все это натворили тебе старцы и старицы, тебя прельстившие, с которыми ты водилась.

— Неправда, отец святой, — горячо возразила Морозова, — не прельщали меня ни старцы, ни старицы, я сама истину познала.

Задумчиво взглянул на нее митрополит и покачал головой.

— Пленена ты, боярыня, лестью Аввакума! Вспомни, какого ты рода! Вспомни про супруга твоего достойного, Глеба Иваныча, про деверя Бориса Ивановича: они оба были верными служителями царя и церкви Христовой, а ты дерзишь государю, противишься обычаям церковным и других совращаешь в раскол.

Морозова хотела что-то ответить митрополиту, но, взглянув на сестру, промолчала.

Павел продолжал:

— Вспомни, боярыня, красоту сына твоего единого. Зачем ты на его имя бесчестие накладываешь своими поступками! Пожалей его и своим прекословием не причиняй разорения его дому.

Недовольно посмотрела боярыня на митрополита и воскликнула:

— О сыне перестаньте мне говорить. Обещалась Христу моему — Свету и не хочу обещания изменить до последнего вздоха, ибо Христу живу, а не сыну.

— Немилосердна же ты к чаду своему, боярыня, — покачав головой, сказал митрополит и повторил: — ох, эти старцы и старицы, много беды навлекли они на тебя!..

Морозова гордо посмотрела на Павла.

Архимандрит Иоаким, подойдя к ней ближе и глядя в лицо, твердо промолвил.

— Коротко тебя спрашиваем: по тем служебникам, по которым государь-царь причащается и благоверная царица и царевич, ты причащаешься ли?

Морозова откинула голову.

— Нет, не причащаюсь, потому что знаю, что царь по развращенным Никонова издания служебникам причащается!

— Дерзка же ты, боярыня! — снова заметил митрополит.

Судьи начали совещаться.

Спустя немного, архимандрит Чудовской снова спросил ее:

— Как же ты об нас обо всех думаешь: стало быть, мы все еретики?

— Ясно, что вы все подобны Никону, врагу Божьему!..

Диакон Иоасаф, подойдя к архимандриту, сказал:

— Благослови, владыко, наказанию ее сейчас подвергнуть, ибо поносит всех нас православных нестерпимо.

Иоаким уже было решился на что-то и хотел отдать приказание принесшим боярыню стрельцам, но митрополит Крутицкий остановил его.

— Пожди мало, отец Иоаким, — заметил он архимандриту.

И с этими словами он снова приступил к допросу боярыни.

— На тебя свидетельствуют, — обратился к Морозовой митрополит, — что ты смутила немало народа.

— Никого не смущала я, а кто к истинной православной церкви присовокупиться хотел, — те, правда, все шли ко мне в дом.

— Какая гордыня у тебя, боярыня! — печально заметил Павел.

Допрашивать начали обеих служанок Морозовой — Ксению Иванову и Анну Соболеву.

Обе женщины отвечали так же убежденно, как и их хозяйка. Понятия Аввакума сильно вкоренились в слабые умы женщин и они, уверенные в правоте своего учителя, твердо стояли за все то, что было невежественно и мало объяснимо.

Допрос Ксении Ивановой и Анны Соболевой также окончился неудачей.

Княгиню Урусову допрашивали меньше, чем ее сестру: ее решили допросить после.

Поздно ночью обвиняемых отправили обратно в дом Морозовой.

Морозову несли опять на носилках стрельцы. Княгиня Урусова шла пешком в сопровождении стражи.

Когда носилки поровнялись с идущею княгинею, Федосья Прокопьевна громко сказала ей:

— Если нас разлучат и заточат, молю тебя: поминай меня убогую в своих молитвах.

В доме их снова заперли в подклеть.

Молодой Морозов знал, что его мать и тетку отправили на допрос, но надеялся, что князь Петр, его дядя, поможет. Юноша отправился в дом князя.

Усмешка пробежала по губам Урусова.

— Сколько ты, племянник, захотел! Пожди, царь строго наказует, но и милует. Сегодня о них у царя в «верху» рассуждение будет. Коль удастся, замолвлю слово. Садись, племянник, что ж стоишь?

И, сев сам у стены, устало потянулся и заметил:

— Замучили нас совсем; каждый вечер собирается дума, немало понакопилось дел-то!

Иван Глебыч решился напомнить дяде о сватовстве его, Морозова, у княжны Аксиньи Пронской.

— Говорил ли ты, дядюшка, с князем Пронским, Иван Петровичем?

— О чем? — изумленно спросил начавший дремать Урусов.

Он уже успел забыть о фантастическом проекте сватовства, которое сам же предложил племяннику.

— А помнишь, ты меня женить на княжне надумал? — робко проговорил юноша.

— Совсем из памяти вон, племянник! Забот не мало было за это время. Но поговорю, сегодня же скажу ему.

— Уж удосужься, князь, — просил его молодой Морозов.