Николай Энгельгардт - Павел I. Окровавленный трон

— Путеводитель юности — ее золотые мечты! — сказал он. — Но в возмужалые годы эти мечты увядают, как первые весенние цветы под суровым дуновением опыта. Впрочем, прощальная аудиенция ее высочества принцессы Марии Вюртембергской вам будет дана через три дня. Я уже говорил с Замойской. Ее же новые распоряжения относительно вас стали известны ранее, нежели мне. Да благословит же Бог ваш путь в отечество!

Посол встал и с нежностью обнял Сашу, подставляя старческую щеку под его почтительное лобзание.

— Мой милый юноша, — сказал он, — княгиня Гагарина выписывает вас в Петербург, надо полагать, потому, что страсть ее к вальсу не прошла с замужеством, а равного вам в сем искусстве не нашлось. Но помните, что теперь еще более надо вам опасаться нарушить волю государя, что уже раз навлекло на вас его неудовольствие. Берегитесь опять взять княгиню обеими руками за талию и заглядываться в ее черные глаза, хотя бы она вас к сему поощряла!

— Я постараюсь совсем не танцевать вальс с княгиней, — сказал холодно Саша.

— Совсем не танцевать — другая крайность. Помните златую середину доброго Горация. Нигде она так не служит к нашему благополучию, как на скользком придворном паркете. Впрочем, наблюдая вас, нахожу в вас все, что нужно дипломату и при дворному. С годами усовершитесь в сей науке.

— Но не в ущерб сердцу, — сказал Саша.

— Сердце человеческое подобно луне: оно то в ущербе, то вновь прибывает и достигает полноты, чтобы опять прийти в ущерб.

— Но с луной бывают затмения. Я не хочу этого для моего сердца.

— Сердце в узах разума! Сердце в узах разума! И вам не будут страшны ни ущербы, ни затмения. Но должен вас предупредить, за пребывание ваше в Вене все переменилось в отечестве. Император уже не тот, и весь Петербург не тот. Или, точнее, с каждым днем все более уподобляется он огромной крепости. Всюду заставы, рогатки. Жители прячутся в домах своих, но и там трепещут. Ссылают сотнями и тысячами. Подозрительность болезненная императора все возрастает. Припадки безумного гнева все чаще. То правда, что не было еще случая, чтобы он не отменил приказания, данного им во время такого припадка, да беда в том, что чаще ему не докладывают, а спешат исполнить сии повеления, как бы помогая все в империи привести в расстройство и вселить всеобщий ужас к властелину. В сих обстоятельствах тщательно берегитесь, милый Саша, всюду открывающихся пропастей и ловушек! Помните, что так долго продолжаться не может. Великие перемены ждут нас, и в скорости. Претерпенный до конца спасется. Верность будет вознаграждена. Наступит час, и он близок, когда талисман, который таите на груди своей, действительно выведет вас на широкий путь почестей, но пока… столь же тщательно берегите его от посторонних взоров! Не удивляйтесь, что старый взор мой сквозь покровы прозревает. Я — ваш неизменный друг. Христос с вами, дитя мое!

Старый вельможа прослезился и перекрестил юношу.

Вдруг до обоняния Саши дошел отвратительный запах знакомого кнастера. Он обернулся. В дверях стоял «дядька» Дитрих и безмолвно улыбался щучьим своим рылом.

— А, честный Дитрих! — сказал посол. — Я нарочно послал за вами. Вверяю вашему попечению нашего кавалера, с коим имеете вы, по высочайшему государя императора повелению, отбыть обратно в пределы Российской империи. Уверен, что аттестация ваша с отличной стороны представит поведение графа его величеству. Впрочем… о сем мы поговорим с вами особо! Идите теперь, граф. Я освобождаю вас от служебных обязанностей. Приготовляйтесь к отъезду.

— Итак, мы с вами расстаемся, милый граф, — сказал де Линь, когда Саша Рибопьер входил в библиотеку принца. — Замойская сообщила мне эту грустную весть. Я видел слезы в ее прекрасных глазах… Счастливый юноша!

Старый принц вздохнул, улыбаясь.

Саша закраснелся, но самолюбие его было польщено. Впрочем, он не испытывал особого волнения при мысли о разлуке с красавицей. Образ царственной Селаниры безраздельно владел всем его существом. Хотя теперь странное раздвоение ощущал он в себе.

С тех пор, как он узнал высочайшую волю и возвращение его было неминуемо, хотя это и совпадало с собственным его желанием и отечество также манило юношу и призывало к себе, но в то же время и вся прелесть беспечной, счастливой венской жизни представлялась воображению. Он ощущал грусть разлуки с прекрасным городом. Он уходил, многократно оборачиваясь назад и простирая руки к покидаемому.

Саша изложил эти колебания своей души принцу.

— Нам приятно видеть, что мы сумели так привязать вас к венскому обиходу, — сказал принц. — Впрочем, едва ли в данное время отечество усладит вас светлыми впечатлениями. Хотя оружие русских, как всегда, покрывается лаврами, но мрачные тучи раздора и ненависти, самовластия и произвола отравляют организм государства. Теперь в ваше отечество скорее может призывать суровый долг гражданина, чем собственное влечение. Толпы изгнанников покидают Петербург. Одни, чтобы прозябать в глухих дебрях Сибири, другие, чтобы укрыться в родовых поместьях, наконец, третьи совсем покидают отечество. Многие переплывают море, чтобы найти убежище в свободном Альбионе. Иные едут в Голландию, в Германию. Ожидается в скорости наезд русских и в Вену. Вот в какую минуту вам, милый юноша предстоит увидеть вновь гиперборейское небо!

— Да, я уже слышал об этом от графа Разумовского, а раньше от графа Зубова. Но все же я не теряю надежды на милость государя к нашему семейству. Император всегда так уважал и любил отца.

Старый принц покачал головой.

— Не доверяй улыбке падишаха — в его устах сверкнули львиные зубы! Эта восточная пословица пристала особенно к императору Полю, дивному смешению версальца двора Людовика-Солнца, рыцаря гроба Господня, прусского экзерцирмейстера и восточного деспота. Я знал Павла Петровича еще наследником. Живо помню его при французском дворе с прелестной супругой. Его ум, образованность, множество прекрасных черт души его мне известны. Наконец, мысль о нем всегда соединяется в моем воображении с прекрасным закатом королевской Франции, который мы, увы! почитали утренней зарей прекрасного безоблачного дня! Антуанетта! Людовик! — взволнованно произнес эти имена старый принц и на мгновение закрыл лицо руками.

— Милый юноша, — продолжал он, поборов волнение, вызванное воспоминаниями, — пред нашей разлукой я хотел бы передать вам некоторые выводы моего опыта. Хотя я отлично знаю, что чужой опыт мало учит, поражая ум, но не сердце, обиталище наших страстей, во всяком случае то, что я скажу вы выслушаете не без пользы для себя.

— Ваш опыт, принц, усвоенный мною, станет для меня заповедью, — сказал юноша.