Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1

— Негодяй! — закричал г-н Тибо. Он вскочил из-за стола. — О, это должно было случиться! Я давно это подозревал. Некоторые твои слова за столом, твои книги, твои газеты… Равнодушие к церковным обрядам… Одно влечет за собой другое: пренебрежение основами религии, за нею нравственная анархия, и в конце концов бунт!

Антуан пожал плечами.

— Не стоит усложнять. Речь идет о малыше, дело не терпит. Обещай мне, отец, что Жак…

— Я запрещаю отныне упоминать при мне его имя! Теперь тебе наконец ясно?

Они смерили друг друга взглядом.

— Это твое последнее слово?

— Убирайся вон!

— Ну, отец, ты меня еще не знаешь, — пробормотал Антуан с вызывающим смехом. — Клянусь тебе, что Жак вырвется с этой каторги! И ничто, ничто меня не остановит!

Сжав зубы, тучный человек с неожиданной яростью двинулся на сына.

— Убирайся вон!

Антуан распахнул дверь. На пороге он обернулся и глухо проговорил:

— Ничто! Даже если мне самому придется поднять новую кампанию в моих газетах!

На следующее утро Антуан, всю ночь не смыкавший глаз, ожидал в ризнице архиепископской церкви, когда аббат Векар отслужит мессу. Необходимо было ввести священника в курс дела и попросить вступиться. Другого выхода у Антуана не было.

Беседа тянулась долго. Аббат усадил молодого человека подле себя, словно для исповеди; слушал он сосредоточенно, отвалившись назад и склонив по привычке голову к левому плечу. Он ни разу не перебил Антуана. Его бесцветное лицо с длинным носом ничего не выражало, но время от времени он останавливал на Антуане мягкий и настойчивый взгляд, точно пытаясь вникнуть в скрытый смысл его слов. Хотя Антуана он навещал реже, чем остальных членов семьи, но всегда относился к нему с особенным уважением, — забавно, что в этом сказалось влияние г-на Тибо, тщеславию которого очень льстили успехи Антуана и который с удовольствием расточал ему похвалы.

Антуан не стал убеждать аббата с помощью ловко подобранных доводов; он подробно остановился на событиях дня, проведенного им в Круи и завершившегося ссорой с отцом; за ссору аббат не преминул его упрекнуть — молча, одним многозначительным движением рук, которые он почти все время держал у груди; вяло поникшие, с округлыми запястьями, руки прелата внезапно, не меняя, однако, своего положения, словно бы оживились, будто природа сохранила за ними ту способность к выражению чувств, в которой было отказано прелатовой физиономии.

— Судьба Жака теперь в ваших руках, — заключил Антуан. — Лишь вы один в силах заставить отца прислушаться к голосу рассудка.

Аббат не отвечал. Взгляд, обращенный на Антуана, был исполнен такого уныния и так рассеян, что молодой человек опешил. Он ощутил вдруг свое бессилие, вдруг осознал, с какими неимоверными трудностями сопряжено то, что он решил предпринять.

— А потом? — мягко спросил аббат.

— Что потом?

— Допустим, ваш отец согласится взять сына в Париж; что он будет делать потом?

Антуан смутился. У него был свой план, но он не знал, как его изложить, настолько маловероятным казалось ему теперь, чтобы священник мог согласиться с самой сутью этого плана, — покинуть отцовскую квартиру, переехать вдвоем с Жаком на первый этаж, почти совсем изъять мальчика из-под власти отца, взять на себя одного руководство воспитанием, контроль над занятиями и надзор за поведением младшего брата. На сей раз священник не мог удержаться от улыбки, но в ней не было никакой иронии.

— Вы хотите взвалить на себя весьма трудную задачу, мой друг.

— Ах, — пылко отозвался Антуан, — я абсолютно уверен, что малыш нуждается в очень большой свободе! Он не сможет развиваться в атмосфере принуждения! Смейтесь надо мной, но я по-прежнему убежден, что если бы им занимался я один…

В ответ священник снова покачал головой и посмотрел на него тем пристальным и проникновенным взглядом, который идет откуда-то издалека и пронизывает вас насквозь; Антуан ушел в полном отчаянии: после яростного отказа отца небрежный прием, оказанный ему аббатом, не оставлял уже никакой надежды. Как бы он удивился, если бы узнал, что аббат решил в тот же день наведаться к г-ну Тибо!

Но аббату не пришлось себя утруждать.

Когда он вернулся домой — он жил вдвоем со своей сестрою неподалеку от архиепископской церкви, — чтобы, как всегда после утренней мессы, выпить чашку холодного молока, он увидел в столовой дожидавшегося его г-на Тибо. Еще не остывший от гнева, толстяк сидел, развалившись на стуле и упираясь руками в бедра. При виде аббата он встал.

— А, вот и вы, — проворчал он. — Мой приход вас удивляет?

— Меньше, чем вы думаете, — откликнулся аббат.

Временами мимолетная улыбка и лукавый блеск глаз озаряли его спокойное лицо.

— У меня исправная полиция: я в курсе всего. Разрешите? — добавил он, подходя к столу, где стояла чашка молока.

— В курсе? Значит, вы уже виделись с…

Аббат мелкими глотками пил молоко.

— О состоянии здоровья Астье я узнал вчера утром от герцогини. Но лишь к вечеру мне сообщили, что ваш соперник снял свою кандидатуру.

— О состоянии здоровья Астье? Разве он… Ничего не понимаю. Мне абсолютно ничего не известно.

— Неужели? — сказал аббат. — Значит, на мою долю выпало удовольствие первым сообщить вам эту приятную новость?

Он помолчал.

— Ну так вот: со стариком Астье четвертый удар; на этот раз бедняга не выживет. Тогда декан, не будь дурак, снял свою кандидатуру, и вы остались единственным кандидатом в Академию моральных наук.

— Декан… снял кандидатуру? — пролепетал г-н Тибо. — Но почему?

— Потому что он сообразил, что декану филологического факультета больше подобает заседать в Академии надписей, и предпочел подождать несколько недель и получить кресло, которое никто у него не сможет отнять, чем рисковать, тягаясь с вами!

— Вы уверены в этом?

— Уже объявлено официально. Я видел вчера вечером непременного секретаря на заседании Католического института {31} 31 Стр. 161. Католический институт — высшее учебное заведение в Париже, основанное в 1876 г. . Декан самолично вручил ему заявление о снятии своей кандидатуры. Кандидатуры, которая не продержалась и суток!

— Но в таком случае… — запинаясь, выговорил г-н Тибо.

Он задыхался от радостного изумления. Заложив руки за спину и потоптавшись по комнате, он шагнул к священнику и чуть было не схватил его за плечи. Но ограничился тем, что сжал его руки.

— Ах, дорогой аббат, я никогда этого не забуду. Спасибо. Спасибо.

На него нахлынуло безбрежное счастье, оно захлестнуло все прочие чувства; гнев смыло могучей волной. И ему даже потребовалось напрячь память, когда аббат прошел с ним, ничего не замечавшим от радости, в свой кабинет и спросил самым естественным тоном: