Александр Доронин - Кузьма Алексеев

Проснулся Корнилий в горячем поту, а в правом боку — острая боль.

Мутные и холодные волны могучей реки весной хозяйничали в Лыскове зачастую. Вот и ныне они затопили нижнюю улицу, ближайшую к Волге. По ней плыли бревна, солома, обломки досок и прочий мусор. Люди на лодках и лодочках, на плотах и плотиках, как могли, спасали нажитое.

Стоя на крыльце своего особняка, Строганов ругал управляющего:

— У, морда, ты все мое добро на ветер пустишь! Сколько раз тебе твердил: соль на верхние склады перегрузи! Не послушался, стервец, платить за убыток будешь!

Поднялся бы более громкий скандал, да тут на крыльцо купчиха ястребом вылетела. На ней желтый сарафан и коротенькая дубленка, на ногах такого же цвета сапожки.

— Что толку в вашей ругани, балбесы! Пока вы тут глотки дерете — остальное потонет. Ступай, — повернулась она к управляющему, — бери мужиков и спасай, что еще можно!

Жигарев тут же повернулся и побежал в сторону амбаров, где суетились работники. У Силантия Дмитриевича в груди захолонуло, разлилось приятное тепло. Славная женка у него, что ни говори. Всегда его спасает! Мимо ее острых, строгих глаз и соринка не проскочит. Только по одним лысковским конторам за день по пятьдесят раз сто слуг проходят. Каждому надо дать дело, проверить результат, каждого накормить-напоить, все ссоры-раздоры уладить. Самолюбивая купчиха крепко держала ключниц, конюхов, приказчиков. Сама нанимала бурлаков — их лямки примеряла…

Орина Семеновна четко знала, что у нее в сусеках и амбарах лежит. Знала, куда залежалую муку сбыть. Снегом и льдом вовремя набивала погреба, где держала коровье масло, творог, сыр. Если что прокисало и портилось, то и тут по-хозяйски поступала — раздавала монастырям и нищим.

Регулярно пересчитывала кадушки, которые были переполнены квашеной капустой, солеными арбузами и рыбой. Лично перебирала сухие груши, сливу, малину, изюм, орехи, свежие яблоки, репу, редиску, лук, чеснок. И в винный погреб залезала даже — как там винцо, не прокисло?

Сейчас, отчитав двух драчливых петухов — мужа и любовника, поспешила в амбары, где хранились шкуры всякие: беличьи, куньи, лисьи, ондатровые, медвежьи… всех их поштучно аккуратненько подсчитала, записала в отдельную амбарную книгу. Убедившись, что все в порядке, поспешила дальше. Рыболовам наказала, чтоб сети и неводы опускали в реку — в половодье рыба у берега плавает. Затем пошла понаведать рыбные погреба. Там кипела работа. Десяток могучих парней выкатывали огромные бочки с селедкой. Работницы, которым она «топила» вчера «березовую баньку», вешали под навесом на мочальных веревках лещей, тарань и множество другой речной мелкой рыбы для засушки.

Мужа своего Орина Семеновна до домашних дел не допускала, все держала в своих руках. Слуг нерадивых заменила, повсюду, где надо, своих людей поставила. Поэтому любое ее распоряжение исполнялось быстро и точно. Орина Семеновна всюду видела выгоду и умела извлечь ее. Вот, к примеру, узнала, что за бортниками, собиравшими мед диких пчел в лесах, принадлежавших Строганову, накопились недоимки. Позвала их, устроила допрос. Бортники стали оправдываться, дескать, в прошлом году меду маловато было, на нынешний год надеются. Каждому потом пришлось по целой кадушке привезти.

Талант жены своей сначала Силантий Дмитриевич недооценивал, не замечал. Но постепенно разобрался, что она умно помогает в его торговых делах. Раньше он редко бывал дома, все в дороге да в разъездах. В этом году зиму он провел в Лыскове. Здоровье подводило, караваны купеческие уже далеко не поведешь. Старость свои кривые ноги подставляла. Вот и оценил деловые качества жены — все обширное домашнее хозяйство содержалось в идеальном порядке и приносило немалый доход.

Теперь вот снова весна, любимое времечко Силантия Дмитриевича. В добрейшем расположении духа поглядывал он, как поднимается Волга, как по ней плыл синий туман, солнце ласкало землю, возрождало новую жизнь. Заглядевшись на бурные воды реки, Строганов не сразу заметил жену. Встала пред ним, отгоняя сердитость и озабоченность с лица, ласково спросила:

— Артамон Петрович-то где?

О связях своего управляющего и собственной жены Строганов слышал, однако виду не подавал — ума хватало.

— Поехал за колесами к новому тарантасу.

— У тебя людей мало, посылаешь за ерундой управляющего?

— Знаешь что… — не выдержал, вспылил купец, — задарма я денег ему не плачу! Раз послал, значит, так и надо… Сколько соли, дьявол, потопил! — купец махнул в сторону амбаров, затопленных водой.

— Ладно уж, пятьдесят мешков всего промокли… Не разоримся… — купчиха принялась успокаивать мужа, взяла его под руку. И тут же ошарашила новостью: — Слышал, Наталья Мефодьевна в Петербург сбежала? Грузинский, сказывают, в бешенстве: жена его бросила…

— Как это бросила? — остолбенел Строганов.

— Вот так! Взяла и уехала…

— А Мефодию Толстому чего теперь с дочерью-то делать? У него у самого жена молодая, строптивая. С падчерицей не уживётся!

— Эко, во дворце графа Толстого можно расположить полк солдат, а уж единственной дочери, чай, местечко найдет. — Орина Семеновна поправила выбившиеся из-под платка волосы и, поводив пухленькими пальчиками по своим чувственным губам, медово молвила: — Дура она, Наталья-то. Молода, глупа. Со старым муженьком-то лучше и спокойнее…

— В самом деле? — улыбнулся во весь рот Строганов.

— Старый конь борозды не испортит, — на губах Орины Семеновны мелькнула таинственная улыбка, похожая на радость.

Купец остался доволен. Распушил свою бороденку, капризным ребенком пропыхтел:

— Князя теперича тоска одолеет. Да и стыд-то какой, сбежала!

— Жди-поджидай, не дождешься, — бесенята блеснули в глазах купчихи. — Князь-то, как перчатки, сам женушек меняет! Еще красивее приведет!

— Верные слова, сердечко мое, очень верные, — согласился Строганов. — В Грузинском бешеная кровушка кипит.

На том и закончился разговор. Орина Семеновна пошла завершать свои дела, купец отправился в терем. Про себя он радовался отъезду Натальи Мефодьевны. За нею, глядишь, и Грузинский отправится в столицу. А тогда он, Строганов, в Лыскове один хозяином останется.

Строганов наполнил свой желудок, а у самого в душе червем сомнение копошилось. Из головы не выходил Жигарев — молодой, красивый, статный мужчина. За последнее время он резко изменился: стал задумчивым, рассеянным. «Может, его совесть мучает? — подумал Силантий Дмитриевич и решил: — Уж я тебя проучу, погоди, будешь знать свое место!»

Перекусив, отправился в кабинет и давай там ходить из угла в угол. Орина Семеновна поставила в кабинете огромный кожаный диван. Силантий Дмитриевич прилег и поискал глазами Псалтырь. Однако книги в кабинете не было. Он, кряхтя, встал и отправился в спальню жены. Орина Семеновна иногда на ночь в Псалтырь заглядывала… Ради крепкого сна, говорит, полезно очень…