Александр Лавров - Варяги и Русь

— И отец умер? — тихо спросила Рогнеда.

— Вот эта самая рука поразила его, — поднял новгородский князь свою правую руку, — но клянусь, я хотел бы, чтобы он остался жив! Но что поделать. Если бы я не поразил его, он убил бы меня.

— А братья? — тихо спросила княжна.

— И они полегли… Из всего вашего рода осталась лишь ты…

— Вот они! — вдруг сказал Эрик, успевший подойти к князю.

Он раскрыл свой страшный мешок и выкатил к ногам Рогнеды головы ее отца и братьев.

— Батюшка, родимый мой, братцы мои любезные! — причитала Рогнеда, — покинули вы меня, горемычную, покинули меня… Убили вас люди злые…

Княжна не плакала, но в воплях ее слышалось такое горе, что все вокруг притихли, давая ей излить свою печаль.

Владимир стоял потупившись.

Нехорошо было у него на сердце; не того совсем ждал он от свидания. Месть совершенно не удовлетворила его. Он чувствовал, что совесть мучает его.

— Рогволдовна! — тихо сказал Владимир, стараясь говорить как можно ласковее, — успокой свое горе. Клянусь, они умерли, как храбрецы, утешься!

Рогнеда, почувствовав прикосновение его руки, вдруг выпрямилась и откинулась всем телом назад. Глаза ее сверкали.

— Прочь, убийца, — закричала она, — как ты смел прикоснуться ко мне? А, ты убил отца, и дочь — твоя добыча!.. Так нет же! Никогда дочь князя Рогволда не станет твоей рабой. Я родилась свободною и умру свободной!

Что-то сверкнуло над головой молодой девушки, но Владимир предвидел это движение. Он успел схватить руку Рогнеды, вооруженную кинжалом.

— Клянусь Перуном, ты не умрешь, Рогволдовна, — вскричал он, — довольно смертей, довольно крови!

Девушка попыталась вырваться.

— Пусти, княже! — хрипло проговорила она.

— Нет, нет… Брось сперва кинжал.

Он тихо опустил руку Рогнеды, все еще сжимавшую рукоять кинжала. Полоцкая княжна, словно пробудившись от тяжелого томительного сна, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Казалось, она только впервые увидел а Святославовича и теперь рассматривала его, как совершенно незнакомого человека. Владимир тоже смотрел прямо в глаза своим ясным, лучистым взором.

Толпа норманнов, варягов, новгородцев, полоцких женщин, храня безмолвную тишину, стояла вокруг крыльца, не спуская глаз с князя и Рогнеды.

Вдруг что-то зазвенело. Это разжалась рука Рогнеды, и из нее выпал кинжал. Вздох облегчения вырвался у всех. Князь осилил гордую волю полоцкой княжны, она покорилась… Тихие слезы катились из прекрасных глаз Рогнеды.

— Рогнеда! — воскликнул Владимир. — Не плачь же, перестань горевать. Погибли твой отец, твои братья, я заменю тебе их… Забудь, Рогволдовна, прошлое, как я хочу забыть его, как уже в эти мгновения забыл его… Ты не раба, ты не моя добыча! Будь со мною княгиней… Скажи, Рогволдовна, или не видишь ты, куда я иду. Горе Ярополку! Он слишком слаб, чтобы быть на киевском столе. Я сяду скоро на его место, и вся Русь соединится около меня… Так скажи, неужели ты будешь помнить, что я сын рабыни?..

— Нет, нет, — послышался в ответ тихий шепот, — ты князь, ты великий князь… Ты победитель…

Рогнеда слегка отстранила Владимира.

— Благодарю тебя, княже, за то, что не подвергаешь ты меня унижению… Но доверши свою милость, позволь мне удалиться и выплакать свое горе… Еще милости прошу: прикажи честно похоронить то, что осталось от братьев и отца.

— Все будет по-твоему, Рогволдовна, все! — воскликнул Владимир. — Я принесу жертвы на могильном кургане, и мои воины справят великую тризну по убитым… Все… Приказывай еще…

— Не разоряй Полоцка.

— Здесь ты родилась и жила: Полоцк останется. Эй, Эрик, пусть твои воины не трогают города. Я приказываю! Горе тому, кто ослушается. Рогволдовна, иди же… Плачь, рыдай, но помни, что горе не вечно, что после горя всегда наступает радость… Ты горюешь, и я разделяю твое горе, но я полон ожидания радости.

— Какой? — тихо спросила княжна.

— Я уже говорил… Ты не ответила только… Слово, лишь слово скажи мне, гордая Рогволдовна… Но пусть это слово из души идет… Пусть оно будет свободно. Такого я хочу от тебя слова… Не можешь сказать его — лучше молчи… Я пойму твое молчание.

— Мое слово будет свободным… Что желаешь ты знать?

— Да? Ты скажешь мне? Так скажи — помни, ты от свободной души обещала мне сказать, — скажи мне, Рогволдовна, меня, рабынича, разуешь ли ты?

Он устремил молящий взор на лицо Рогнеды. Тихий вздох, подобный шелесту набежавшего ветра, вырвался из груди гордой дочери полоцкого князя; потом она вся зарделась, и Владимир услыхал, как тихо-тихо прошептала она одно только слово:

— Разую!..

Князь смотрел на нее. Лицо его пылало, глаза сияли радостью, сознанием победы.

— Иди же, иди, великая княгиня киевская! — громко крикнул он, — иди плачь о своих мертвых… А вы, дружина моя, — обратился он к своим воинам, — знайте, беру я за себя супругою Рогнеду Рогволдовну. По мне чтите ее и величайте. Полоцк же ее родиною будет, и никто не смей разорять его. Каждый же часть добычи своей от меня получит, ибо не хочу никого обижать я…

Владимир в пояс поклонился Рогнеде:

— Отныне я тебе и отец, и братья, и горе тому, кто осмелится пойти против меня…

В Киеве шли торжественные приготовления к встрече полоцкой княжны.

Там еще не знали о том, какая участь постигла ее, и продолжали считать Рогнеду невестой князя Ярополка, будущей княгиней киевской.

Первыми узнали о полоцком разорении христиане храма святого Илии. Известие об этом вызвало там большую печаль.

— Какие времена настали, православные, — восклицал старичок священнослужитель, — брат восстает на брата, Владимир идет на Ярополка; что будет далее, никому из смертных неведомо, единому только Господу…

Многие выражали удивление жестокости Владимира, вспоминая, что в Киеве он был совсем иным.

— Да, да, великой Еленою, равноапостольной, бабкой своей, Владимир был возращен, — поддерживали другие, — святые семена Христовой веры посеяны были в душе его; и рос он и юношей стал, вполне готовый к святому крещению. А как прибыл в Новгород, так словно другим человеком стал.

— Но разве не известно вам, — воскликнул один из общинников, — что Владимир в Арконе уже успел добывать и с тамошним жрецом-правителем дружбу и союз заключил?

— Ну, что ему Аркона, — послышались голоса. — Арконский Святовит для него то же самое, что и Перун киевский… Думается, что Святовита, как и Перуна, он знать не хочет.

— Хочет ли он, или не хочет, глубоко то в его душе сокрыто, а только во всех его действиях перст Божий виден, — авторитетно заявил священник.

— Как это так? — раздались удивленные голоса.

— Вот как. Послушайте меня. Божья воля всеми поступками и делами человеческими управляет… Сказано в писании, что ни единый волос не упадет с головы человеческой без воли Божией. Случай хороший, православные, напоминаю я вам из прошлого. Не с великой ли силой князья наши Аскольд и Дир пришли к беззащитной Византии — незаметно налетевшая буря разметала их воинство. Разве слепцы только не увидели в том руку Всевышнего. Вот точно так и теперь: князь Ярополк убил своего брата Олега древлянского, и младший брат их Владимир, сам того не понимая, выстудил мстить братоубийце. Знаю, что вы возразите мне, скажете, что это дело не Божие, а я вам отвечу, что смертным не дано знать пути Божии, почему мы не можем ведать, откуда идет все то, что переживать нам приходится. Ярополк шел на Олега, Владимир идет на Ярополка; что будет, если Владимир верх возьмёт и станет стольным нашим князем. Припомним, православные, что премудрою бабкою своею Еленою-Ольгой взращен был Владимир, Елена же по воле Творца просветилась светом Христовой истины, и слышал я, что семена Христовой веры глубоко посеяны в душе новгородского князя. Он не христианин теперь, он кланяется Перуну и живет так, как жили его отцы и деды, но чувствую я и духовными очами вижу то время, когда семена христианства взойдут на добротной ниве и тот самый новгородский князь Владимир, на которого вы так негодуете теперь, станет великим светочем Христовой веры!..