Александр Лавров - Варяги и Русь

— Что скажешь, Зыбата? — встретил Варяжко пришедшего.

— Вот узнать пришел: здесь останемся аль в Родню пойдем.

— Ой, Зыбатушка, кажись, что в Родню, — с сокрушением вздохнул княжий телохранитель, — во всем Блуд и Нонне глаза отводят Ярополку; он теперь и слышать ничего, кроме как о Родне, не хочет.

— Что же она ему так по сердцу пришлась? — усмехнулся Зыбата.

— Да, вишь ты, больно уж он разобиделся на Владимира за Рогнеду, хочет с ним теперь не мириться, а на бой идти. Вот и надумал он такое дело: в Киеве народу всякого много, где же разобрать, кто княжескую сторону держит, кто Владимирову, а в Родне-то лишь те соберутся, кто за князя умереть желает. Ярополк думает, что там его врагов не будет, все лишь верные слуги соберутся, а ежели кто из сих зашатается, так в Родне-то скорее это усмотреть можно, чем в Киеве, вот потому-то и собираются уходить.

Зыбата покачал головой.

— Кабы Нонне да воеводу Блуда он в Родню послал да попридержать их там велел, так и самому не нужно бы было туда идти, — проговорил он.

— Верно, — согласился Варяжко, — эти два и мутят все, они всему злу заводчики.

Из внутренних горниц донесся звук голосов.

— Послушай-ка, — слегка отстранил Варяжко Зыбату, — никак сам князь жалует. Так и есть; да еще не один: и Нонне, и Блуд с ним.

Действительно, вскоре вышел Ярополк, Нонне и воевода Блуд, старый пестун киевского князя. Воевода Блуд был толстый, добродушного вида старик. Когда он говорил, то каждое слово сопровождалось смехом.

Ярополк был еще молод, но бездеятельная жизнь, постоянные пиры начали его старить раньше времени, он обрюзг, страдал одышкой, был неповоротлив и в движениях неуклюж. Речь его была отрывиста, будто мысль его не могла подолгу останавливаться на чем-нибудь одном и быстро переходила с одного предмета на другой.

— А, а, Зыбата, — сказал он, входя в палату, — тебя-то нам и нужно; слышь ты, Зыбата, я тебе верю, ты постоишь за князя своего?

— Как же, княже, не стоять, — вздохнул тот, — положись на меня: скорее сам умру, чем тебя выдам.

— Ну, вот, это хорошо; я тебе, Зыбата, верю, — повторил Ярополк, — и я тебя с собой возьму, ты знаешь, мы в поход идем; мы, Зыбата, на Владимира идем… Уж мы его, вора новгородского, поучим… Так, Блуд, али нет?

— А нужно, князь, его поучить, нужно… Вишь, он на какое дело пошел, лиходей этакий: Рогволдовну у тебя отнял! Разве так братья поступают?

— Вот и я тоже говорю, что так нельзя поступать!.. Я князь великий, а он что? Новгородский князь, да и то еще без моего согласия и в Новгороде княжить стал. Что, Нонне, так ли я говорю?

— Так, княже, так! — подтвердил арконский жрец, — это ты хорошо придумал, если проучить его пожелал так: ты князь, ты все можешь.

— Спасибо вам, добрые мои, вижу, что вы меня любите и мою сторону держите, а киевцы — это вороги, это изменники, они спят и во сне видят, как бы князя извести. А я ли им не хорош был, я ли им пиров не устраивал, сколько меду-то перевел, чтобы киевских пьяниц напоить… Так-то, так-то, Зыбатушка, ты уж там дружинников своих приготовь. Как скоро собраться можешь?

— Как ты прикажешь, князь, так и я готов буду, — поклонился Зыбата, — сам знаешь, наше дело дружинное: князь велел, ну и иди в поход.

— Верно, верно!.. Княжеское слово, Зыбатушка, великое слово; что князь ни скажет, все исполнять нужно… Вот, что хорошего, что брат Владимир из ослушания вышел; пойду на него с войсками своими и жестоко накажу, уж тогда он будет просить у меня милости, а я возьму да и не помилую… Так ты распорядись там, Зыбатушка, а мы, други любезные, в столовую палату пройдем; время такое, что поснедать да выпить малость требуется, а потом поспать, а что дальше, то видно будет… Ты, Нонне, мне сказку еще какую ни на есть расскажешь… Больно ты мастер сказки говорить, так бы все тебя и слушал: ты-то рассказываешь, а с души всякий гнев да страх спадает, и легко так на душе… Идемте же, други любезные…

Он, переваливаясь с ноги на ногу, пошел через палату в лежащий направо покой.

Блуд и Нонне, переглядываясь между собой, последовали за ним.

— Вот так-то у нас всегда, — покачал головой Варяжко, — поесть да попить, да сказки послушать, другого ничего князь и не знает и княжье дело свое забывает… Что, Зыбата, ведь нам и в самом деле готовиться нужно. Кто их там знает: времени князь не назначал, подзудят его Блуд и Нонне, так он, пожалуй, нежданно-негаданно с места сорвется да и пустится в поход…

— И то правда: от Ярополка всего ждать приходится… Пойду приготовлюсь, только и нехорошо же будет, если он, как тат, из Киева убежит…

Предчувствие не обмануло Зыбату.

Прошло всего два дня, и Блуд через Варяжко приказал Зыбате готовить дружины.

Дружина собралась быстро. В большинстве княжеские дружинники были варягами, людьми одинокими, бессемейными, и возиться со сборами им было нечего.

Они даже довольны были, что приходится отправляться в путь. До сих пор Ярополк предпочитал жизнь во дворце, а если и собиралась дружина, то лишь для того, чтобы пройтись куда-либо недалеко, на охоту. И теперь дружинники с радостью собирались выступить в путь. Варяжко был опечален внезапностью княжеского отъезда.

— Ой, не к добру князь заспешил, — говорил он Зыбате.

— Вестимо, что не к добру, — ответил тот, — из этого-то спеха ничего не выйдет путного, да и где выйти-то? Ведь идем мы на ратное дело, а разве так-то соберешься?

— И уговорить его нельзя, чтобы оставить свое намерение, — вздохнул Варяжко.

— Что отговаривать, — вздохнул Зыбата, — что кому определено, то и быть должно.

— Ой, близится князя Ярополка судьба! Сам он так К своей погибели и идет.

Варяжко вздохнул.

— Велика ли дружина-то пойдет? — спросил Зыбата.

— Отборная она, за князя все постоять сумеют…

— Постоять-то постоят, да мало нас.

— А у Владимира, — перебил его собеседник, — рати поболее, с ним не одна только его дружина, а и варяги арконские, да из Рогволдова княжества дружины, да рати новгородские, и много их… На верное князь Владимир идет… Ой, чует мое сердце, быть греху великому, быть пролитой крови братской…

Зыбата даже не стал успокаивать друга, да и что он мог ему сказать: ведь и сам чувствовал то же самое…

Когда княжеский поезд выбрался из Киева, путь преградил густой лес, памятный Зыбате.

Подвигавшегося в этом лесу старца Андрея, духовного отца Зыбаты, просветившего его светом Христовой истины, уже давно не было в живых; а на том месте, где жил Андрей, теперь поселился другой пустынник. Зыбата знал и его. Это был суровый старик, чуждавшийся людей. Если же он появлялся среди них, то для того, чтобы обличить их в неправедной жизни и возвестить им грозный суд Божий. Его грозных обличений и пророчеств боялись.