Александр Лавров - Варяги и Русь

— Нельзя постоянно надеяться на чудо! — недовольно заметила императрица.

— Новый Рим видел щит славянского вождя на своих воротах.

— И не стал от этого менее великолепен…

Константин немного помолчал и прибавил:

— Потом на нашей памяти славяне приходили к Византии и были отражены… Твой отец и твои братья, если бы были живы, могли бы рассказать тебе, Елена, как это случилось… Верь, небо хранит нас и Византию от этих варваров.

Молчавший дотоле патриарх вздохнул и тихо проговорил:

— Да, Господь был милостив к нашему городу, но это не значит, что мы сами не должны позаботится о своей собственной безопасности…

— И ты против меня, Феофилакт! — воскликнул Константин.

— О, нет, император! — покачал головой патриарх. — Я только думал, что постоянно ждать небесной помощи это значит только искушать Господа. Человеку дана свободная воля и разум, и небесная помощь прийдет к нему лишь тогда, когда у него не останется никаких сил для ограждения себя от опасности.

— Но что же мы должны предпринять? — воскликнул Порфирогенет. — Послать на славян наши войска? Но они заняты болгарами с одной стороны и арабами с другой… Вспомните, нам постоянно грозит опасность от болгар. Наш славный Никифор Фока оберегает наши границы от арабов… Если мы пошлем войска на славян, то нам не с чем будет обороняться от других варваров.

— Посылать войска за Понт не нужно! — многозначительно произнесла императрица.

— Тогда о чем же мы говорим?

— Нужно, чтобы славяне обратились в друзей наших, и тогда они сами будут оберегать Византию от варваров.

— Ты так говоришь, Елена, но разве это возможно?

— Возможно, Константин.

— Не вижу этого…

— Ты слишком занят своими учеными трудами.

— Да, я теперь пишу для нашего сына Романа книгу: «Об управлении империей»…

Елена посмотрела на своего супруга так, как будто хотела сказать: «Ты пишешь об управлении империей, а сам не умеешь ею управлять».

— Твоя книга, Константин, — сказала она, — будет интересна, и ты приобретешь себе ее славу, но…

Елена остановилась, потом вдруг, словно повинуясь внезапно овладевшему ею порыву, выпрямилась во весь свой рост, ее лицо запылало.

— Но Константин, не такой я славы хочу для тебя… Не славы ученого… Ты должен исполнить другое…

— Что, Елена? — тревожно спросил император.

— Ты должен стать просветителем могучего народа за Понтом…

— Не славян ли?

— Да, Константин, славян… Они погибают теперь во тьме язычества, тебе они должны быть обязаны, если от языческой тьмы перейдут к великому свету Христа… Не все же отдавать старому Риму, в особенности после той распри, которая началась при Фотие. Славяне, как и болгары, должны стать единоверными Византии, и мы тогда всегда найдем в них не врагов, а верных союзников.

— Елена права, Константин, — тихо заметил Феофилакт, — но она не хочет тебя огорчать и недосказывает до конца всего…

— Недосказывает?

— Да… Византии грозит опасность со стороны запонтийских варваров.

— Славяне опять поднимаются на Византию?

— Пока еще нет, но пройдет немного времени, и они несомненно явятся сюда…

— Ты думаешь, святейший?

— Уверен….

— Поведай же мне, святейший, в чем эта опасность?

— Да, да, Феофилакт, — воскликнула Елена, — говори, говори скорее все!

Патриарх не успел начать своего сообщения, как в покое появились новые лица.

Это был сын Порфирогенета и наследник престола Роман и его супруга Берта-Евдокия. Берта была дочь короля Прованса — Гула и стала женой Романа не по влечению сердца, а потому, что ее отцу льстил родственный союз с монархом огромной Восточно-Римской империи. Она вышла замуж за наследника византийского престола, когда тот еще был отроком. У нее была неизлечимая болезнь; Берта знала об этом, знала также и о том, что придворные только и ждут ее смерти, чтобы женить Романа на красавице Анастасии.

Однако Роман, зная, что его супруге жить недолго, относился к ней с уважением, и на совещаниях Берта всегда занимала с ним рядом место.

— Вы опоздали, Роман! — с неудовольствием воскликнул Константин. — Ты видишь, мы вынуждены были начать наше совещание без тебя.

— Прости, отец! — воскликнул наследник.

Мать с тревогой смотрела на него. Он казался возбужденным, глаза его горели, на щеках, обыкновенно бледных, разливался румянец.

Елена, хорошо знавшая, какую жизнь ведет ее сын, обеспокоилась. Константин ничего не заметил и ждал, что ответит ему Роман.

— Прости, отец, — продолжал тот, — я спешил к тебе, но вот она, — он указал на жену, — она меня задержала…

Это была неправда, но Роман был уверен, что жена не станет уличать его во лжи.

Берта-Евдокия покорно опустила голову, как будто готовая принять на себя все, только бы избавить от упрека своего мужа.

— Но, быть может, — продолжал Роман, — возможно ознакомить меня с тем, о чем вы говорили без меня.

— Пусть это сделает Феофилакт! — сказал Константин. — Дело, которое собрало здесь нас, очень важное…

Славянский князь Святослав буквально не давал покоя Византии. Он разбивал то и дело византийских полководцев, вместо того чтобы дружить с ними и отвлекать на себя болгар.

Одну за другой занимал он области, которые чаще всего беспощадно предавал огню и мечу, и византийцы не могли откупиться от него никакой данью.

Этот северный завоеватель был не похож на своих предшественников.

Патриарх подробно осветил положения дела.

— Неужели же у этого северного варвара, — возбужденно воскликнул наследник византийского престола, — нет семьи, которая привязывала бы его к дому? Ведь нельзя же бродить, как он, целую жизнь и только делать, что проливать кровь!

— У него есть жены, — пояснил Константин, — эти северные варвары допускают многоженство. Есть и дети, но семья не сдерживает его.

— Стало быть, он никого не любит? — воскликнул Роман.

— Нет, любит! — серьезно произнес Феофилакт.

— Кого?

— Не человека, не людей только…

— Что же?

— Войну?

— И только?

— Феофилакт прав, — вздохнул Константин, — это видно по всему…

Перед глазами Романа пронесся образ красавицы Анастасии.

Он вздохнул и сказал:

— Если бы нашлась женщина, которую этот варвар полюбил, неужели он ради нее не привязался бы к покою мирной жизни?

Константин грустно покачал головой.

— Если бы ты, Роман, — сказал он, — пришел раньше, то тебе было бы известно, что славянский вождь никого и ничего, кроме войны и набегов, не любит.

Феофилакт молчал.

— Что же ты, святейший? — обратился к нему император. — Мы ждем твоего мудрого совета, а ты молчишь…

Патриарх взглянул на Константина и сказал:

— Я знаю средство обуздать Святослава!