Дмитрий Петров - Юг в огне

— Это ты о ком же? — недоумевающе спросил Прохор, но тотчас же по смущенному, порозовевшему лицу девушки догадался, о ком шла речь. — Милая сестричка, — смеясь, обнял и расцеловал он ее. — Хо-ороший паренек Митя. Хороший!.. Ничего плохого не могу сказать. Правильный твой выбор. Одобряю!.. Я его зачислил к себе писарем.

…Прохор волновался. Больше года он не переступал порога родного дома. Сердце его замирало, когда открыл дверь в кухню. Первой он увидел мать. Она возилась у печи. Лукерья собирала со стола миски, ложки: видимо, недавно позавтракали. Не малыши еще сидели за столом, аппетитно доедали кашу со сметаной.

— Здравствуйте! — сказал Прохор.

— Слава богу! — ответила Анна Андреевна, сразу не поняв, кто это вошел и поздоровался. Но, увидев сына, растерянно всплеснула руками. Проша? Милый мой сыночек, наконец-то! Пришел, родимый. Ну, садись, сынушка, я тебе соберу позавтракать.

— Спасибо, мама. Уже позавтракал. Где отец?

— Отец? — с изумлением посмотрела на него мать. — Ты к нему? — Ее лицо просветлело. Она не знала, что Прохор пришел по вызову отца и подумала, наверно, что сын наконец пришел примириться со стариком. Старуха даже всплакнула от радости.

— В горнице он, — сказала она и подтолкнула Прохора. — Иди, иди, сынушка, помирись с ним.

Приоткрыв дверь в горницу, Прохор спросил:

— Можно, батя?

Василий Петрович не сразу ответил. Он читал библию. Дочитав до точки, захлопнул книгу. Снимая очки, сурово бросил:

— Заходи! Да прикрой дверь.

К немалому огорчению Анны Адреевны, которая уже было прильнула ухом к дверной щели, собираясь подслушать разговор отца с сыном, Прохор плотно прикрыл дверь.

Подойдя к столу, за которым сидел отец, Прохор почтительно вытянулся перед ним. Это понравилось Василию Петровичу.

— Садись! — кивнул старик на стул.

— Не беспокойтесь, батя, постою.

— Как хочешь.

— Я вас, батя, слушаю.

Василий Петрович исподлобья испытующе оглянул Прохора. Подобранная, ловкая фигура сына ему тоже понравилась. «Да и хороши ж у меня все-таки дети! — с гордостью подумал он и вздохнул. — Только вот, господи, война их загубила».

После ухода Котова Василий Петрович понял, что для Прохора наступает тяжелая минута. Если не предупредить, его могут убить. Хоть и сильно был сердит старик на меньшого сына, но сердце защемила жалость… Всю ночь он размышлял об этом. «Ведь сын же он, Прохор-то. И, по правде сказать, люблю его я, люблю, пожалуй, крепче всех своих детей… Можно ли допустить братоубийство? Да и бог мне не простит за то, что допущу убиение своего сына… Долг мой, отца, предупредить сына, спасти его от неминуемой смерти».

— Вот что, Прохор, — сурово начал Василий Петрович. — Хоть я на тебя и дюже сердце имею, но а все же дите ты мне родное… Навроде жалко…

«Добрый же все-таки у меня отец», — подумал Прохор.

— Всех жалко вас, — дрогнувшим голосом продолжал старик. Он поднял рук, растопырив пальцы. — Это все едино, как вот эти пять пальцев. Каждый из них, ежели отрубить, больно. Так и каждого из вас жалко… Дети вы ведь мои… Все вы — кровь и плоть моя… И теперича вот, как зачалось это смутное время, ну и перемешалось все… Помешались все люди, помешались и вы, мои сыны… Захар пострадал на войне, побывал в плену, пришел домой, хуже дурачка стал… Все плачет… Палец ему покажи, будет плакать… Ты к красным пошел, Константин — к белым. Ты командиром стал у красных, Константин — у белых полком командует, уже чин полковника получил…

Прохор, слушая отца, заметил, как при последних словах в его голосе прозвучали горделивые нотки.

— Пошли вы супротив друг дружки, — продолжал старик. — И до братоубийства могете дойти… До чего мы дожили, господи!..

Прохор умилился. «Ведь, действительно, войти только в его положение. Каково переносить его старому сердцу вражду между детьми, которых он породил, вырастил и воспитал!» Прохор хотел было сказать отцу что-то утешительное, но старик нетерпеливо отмахнулся.

— Погоди!.. Конешное дело, разве ж так могет долго продолжаться? Да это противно богу, его священному писанию, чтобы брат с родным братом воевал, отец на сына поднялся, сын на отца… Все это антихристово смущение, а мы того не могем понять… Скоро все это закончится. Порядок будет наведен. Этим, — не выдержав, озлобленно выкрикнул старик, негодяям-большевикам, богоотступникам, будет конец… Всех их на дрючки вздернут!..

Потемнев, Прохор взглянул на отца. «Ах, вот ты как запел, — подумал он с огорчением. — А я-то думал, что в самом деле хочешь со мной примириться».

— Вот что, Прохор, — уже прямо перешел к делу Василий Петрович. Пока не поздно, бросай свой отряд. Бросай своих красных и переходи к брату Константину. Он тут недалечко со своим полком… Он тебя примет как брата родного, защитит от наказания…

«Ага, вот оно в чем дело! — догадался Прохор. — Понятно. Вот, оказывается, откуда приходил Котов…» Но он до поры до времени сдерживался, желая выяснить, что еще скажет отец.

— Бросай все, Прохор, и иди к брату, — наставительно говорил старик. — Могу сам тебя провести к нему. Не то гибель тебе неминучая. Не упасешься ты, Прохор, не упасешься. Как отец сыну говорю… Жалко мне тебя, понимаешь, упредить хочу… Подумай, не то будет поздно…

— Что, Константин на станицу хочет напасть, что ли? — глухо спросил Прохор.

Василий Петрович заколебался, соображая, можно ли открыть Прохору тайну, которую ему выболтал Котов, или нельзя. И, решив, что делать этого пока нельзя, нахмурился:

— Этого я уж не знаю… Но надо полагать, раз стоит он с полком недалечко, то, конешное дело, не для прогулки он сюда прибыл…

— Отец! — спокойно сказал Прохор. — Вначале я вас слушал с волнением… Жалко мне вас стало. Ведь правду вы сказали, тяжело вам видеть, как ваши сыновья сражаются друг с другом. Тяжело, сознаю. И понимаю вас, вам хочется, чтобы сыновья ваши в мире и согласии жили… И мне бы этого хотелось… Очень хотелось бы!.. Но почему же вы, батя, решили именно меня уговорить перейти к Константину, а не его уговариваете, чтобы он ко мне перешел? Ведь, батя, поймите, он, именно он, пошел по неверному пути, а не я… Куда вы, батя, меня зовете? На что наталкиваете?.. Вы зовете меня на то, чтобы я предал своих товарищей, горячо говорил Прохор: — Вы хотите, чтобы я пошел в услужение к белопогонщикам, генералам, помещикам, которые нас за людей не считают?.. Нет, батя, вы ошиблись. Ваш сын Прохор — не подлец!.. Он не помарает ермаковской фамилии. То, что вы предлагаете, делать я не стану. Я сознательно пошел по этому пути, никто насильно меня не тянул, и с него никогда не сверну, хотя бы мне и грозил за это сто смертей… Вот, батя, я вам все сказал…

Василий Петрович ошеломленно смотрел на сына, не прерывая его. Ему нравился такой решительный, правдивый характер Прохора. В душе он гордился сыном. И думал о том, что, кто знает, может быть, и он, старик, будь на Прохоровом месте, тоже бы так сказал. Но ведь то, что затеяли большевики гибельное дело. И он, непокорный сын, не понимает этого. Надо открыть ему глаза, показать, что он заблуждается, и спасти, спасти его, пока можно…